Через всю пьесу проходит тема морального самоочищения человека. Она выражена с необычайной страстностью и драматизмом. Тема врастает в судьбу живых людей — участников великой драмы жизни. Она становится их «мечтой», которая овладевает ими и ведет их по трудным, неизведанным дорогам.
Драматург прослеживает путь духовного роста, который проходят различные персонажи, одни — быстрее, другие — медленнее, одни — почти без всякого напряжения, другие — ценой мучительных поисков и страданий.
Так построенная, драма Панферова требует от театра глубокой и внимательной работы над образами персонажей. В них, и только в них, заключена драматическая динамика действия. Каждое действующее лицо, вплоть до самого незначительного, эпизодического, имеет свой особый, отчетливо выраженный душевный склад.
Можно не принимать такого стиля, такой композиции драмы. Но тогда Малому театру не следовало браться за ее постановку. Вне этого стиля пьеса Панферова как целостное произведение не существует. Она теряет свою тему, свой смысл, как это и случилось на премьере Малого театра.
Театр отнял у персонажей Панферова их душевный мир, их «мечту», которая придавала их внутреннему облику значительность и глубину.
Сильнее всего пострадал от этой операции образ главного героя Панферова Егора Дударева — искателя фантастической страны Муравии.
Путь Егора в событиях пьесы глубоко драматичен. Этот пожилой чудаковатый крестьянин, похожий на дрозда, как пишет автор в ремарках, вырастает в поэтический образ глубокого драматизма.
В спектакле Малого театра такой Егор Дударев (Н. Светловидов) исчез бесследно. Вместо него на сцене суетился и паясничал ничтожный человечек с мелкими движениями и неприятным лицом. Мечтатель Егор превратился в ординарного пьянчужку, жулика и враля
Такое упрощение коснулось всех ролей панферовской драмы.
В Ксене, созданной театром (А. Антонова), трудно узнать ту застенчивую, хрупкую девушку с сияющими глазами, похожую на Аленушку из русской сказки, которая жила на страницах авторской рукописи. Она оказалась обыденной и незначительной. У нее исчез наивный и счастливый взгляд, которым смотрела на мир панферовская героиня. Ксеня дана театром в мелком бытовом рисунке, с остреньким лицом суетливыми движениями я вертлявой походкой. В спектакле не осталось ничего от Ксени, чья страстная вера в немедленную достижимость людского счастья захватывает окружающих и ведет их как зачарованных по трудной дороге.
В скучного резонера превратил театр и другого мечтателя — Акима Морева (Г. Ковров), этого жадного до правды человека.
Ивана Балясова (П. Оленев), порывистого и наивного, быстрого в решениях, упорного в действиях, театр снизил до уровня сатирического образа загибщика, неумного и смешного парня.
Ушла из спектакля и панферовская Зинка с ее драмой душевно искалеченного человека. А ее отец — Пшенцов (Н. Рыбников) превратился на сцене в неясную тень того яркого образа, который был создан драматургом. У Панферова его Пшенцов поднимался над уровнем несложного, схематического кулака, так часто бытующего в пьесах наших драматургов. В Малом театре Пшенцов потерял резкость своих очертаний. Ни одного взгляда, в котором блеснула бы на мгновение железная воля Пшенцова. Ни одной интонации, в которой зазвучали бы тяжелые металлические ноты.
Единственный персонаж, который остался в спектакле от пьесы Панферова, — чудаковатый Юлок, сборщик утильсырья, распространитель деревенских сплетен. Его прекрасно играет А. Сашин-Никольский. Несмотря на смешной облик этого персонажа, он приносит с собой на сцену тревогу и беспокойство, веяние трагического, которое ощущалось в событиях пьесы.
Нельзя видеть в этих театральных превращениях героев «Жизни» просто актерские неудачи. Их слишком много для одного спектакля.
Такое резкое снижение образов явно входило в общий замысел постановщика (И. Судаков). Режиссер как будто сознательно избегал всякой сложности, глубоких тонов и ярких красок. Все, что несло в себе зерно острого конфликта, все, что было отмечено неподдельным драматизмом, театр тщательно устранял со сцены. Это сказалось не только на образах действующих лиц.
В пьесе Панферова есть моменты, когда драматическое действие, развивающееся медленно и затрудненно, стремительно поднимается вверх, сталкивая персонажей в остром конфликте. Эти события каждый раз возникают внезапно, после долгой раскачки и тишины. Почти каждая картина имеет свой событийный центр, свою «вспышку молнии», которая ярким блеском освещает лица персонажей, открывая в них черты, остающиеся незамеченными при обыкновенном освещения. Эти «вспышки» играют важную роль в развитии драмы. В них не только полнее раскрывается внутренний мир героев, но и создается та обстановка напряженной борьбы, в которой они живут. В этих случаях драматург прибегает к заостренному приему. Не нарушая жизненного правдоподобия действия и характеристик, он вводит в отдельные моменты резкие гротесковые черты. Это придает трагический колорит решающим сценам драмы.