В «Последних» у Горького нет «любимцев». Только по отношению к одному персонажу мы улавливаем сочувственные ноты у автора. Это — «злая» Люба. Но даже здесь Горький не идет слишком далеко в своем сочувствии. Он хорошо видит, что злость Любы — это во многом злость человека, уже духовно покалеченного, надломленного жизнью.
Горький не жалеет красок для того, чтобы раскрыть всю глубину драмы шестнадцатилетней Веры. Но он хорошо видит и тот неприглядный путь, по которому она пойдет завтра, когда высохнут слезы на ее глазах и наивная девочка превратится в жестокую хищницу.
В характеристиках почти всех персонажей Горький идет этим сложным путем. Драма Софьи, Веры и Петра его волнует своей человеческой подлинностью и неповторимостью. И в то же время он знает, что эти люди не способны к творчеству жизни. Они — «последние», и по их адресу у Горького не вырывается ни единого слова сожаления. Они принадлежат к миру уходящему, обреченному на гибель.
Театр услышал в пьесе этот мужественный голос Горького. Он понял эту горьковскую беспощадность, которая шла у писателя от глубокого понимания социальных процессов, шедших в тогдашней жизни. Точными приемами театр раскрыл мир последних в их подлинной сущности, таким, каким его видел Горький умным прозорливым взглядом большого художника.
Первый план в драме Горького как будто занимает Иван Коломийцев. Внешне он выделяется своей декоративностью, острым театральным рисунком, в котором сделана эта роль.
На самом деле ключ к верному истолкованию замысла Горького лежит в образе Софьи. Только найдя точное решение этого образа, театр может раскрыть подлинную тему «Последних». Именно в образе Софьи таится опасность той мелодраматической сентиментальности, в которую так часто уходили наши театры при постановке этой пьесы.
У Горького Софья — растерявшийся человек. Неожиданный ветер революции ворвался с улицы в ее дом. И внезапно перед ней открылась сложная жизнь, полная трудных необъяснимых вопросов. Ее дети, которых она раньше не замечала, оказались для нее какими-то загадочными существами. Она их не знает и не понимает. Так же внезапно открылось для нее, что в мире существуют нравственные нормы, недоступные ее пониманию. Все для нее в окружающей жизни потеряло свою прочность и достоверность.
Именно такой играет Софью артистка Галина, играет талантливо, с прекрасным мастерством, ни в одном моменте роли не отступая от своего замысла. Ее Софья — меньше всего нежная мать. Актриса хорошо передает внутреннюю растерянность своей героини. Зритель видит, как на его глазах рождается в ней чувство непрочности жизни и страх за себя. Эта женщина со светскими манерами, подтянутая и корректная, с немного усталыми глазами, бродит по своей квартире как в лесу.
Софья Галиной — безлюбый человек. Она видит что ее дети гибнут. Она хочет подойти к ним и приласкать их. Но ее движения неловки и неуверенны, ее руки беспомощно протягиваются к детям и безвольно опускаются вниз. И мы начинаем понимать, что она не столько тревожится о своих детях, сколько цепляется за них, стремясь найти в них поддержку. И с ужасом обнаруживает, что все они чужие друг другу.
Это одиночество Софьи, идущее от ее безлюбости, от ее духовной слепоты, и определяет замысел горьковской драмы, прекрасно раскрытый театром. В спектакле, как и в горьковской пьесе, все персонажи живут в одиночестве. Они грызутся друг с другом, стремясь найти только свое личное спасение в этом внезапно налетевшем вихре.
В остром театральном рисунке провел роль Ивана Коломийцева артист Владомирский. Его Коломийцев появляется на сцену, как будто он врывается в дом, преследуемый невидимым врагом. Он сразу вносит с собой ощущение тревоги. С ним входит воздух улицы, тревожный и накаленный.
Голос Коломийцева звучит громко и властно, но в нем проскальзывают интонации, которые открывают в характере этого жестокого человека черты безволия и трусости. Превосходно проведена Владомирским первая половина пьесы. Здесь все в игре артиста найдено с безошибочной точностью. Жест, движение, взгляд, манера носить военный сюртук — все служит для раскрытия характера этого персонажа. Но в дальнейшем артист, пожалуй, слишком увлекается прямым разоблачением своего героя. Он чрезмерно подчеркивает в Коломийцеве его театральное фразерство. Этот акцент следовало бы снять.