Злодейство, оставшееся безнаказанным, открывает Гамлету глаза на истинное состояние мира. Перед ним возникает образ больного человечества, в котором болезнь пустила слишком глубокие корни. Каждый день приносит Гамлету все новые подтверждения его открытия. Все меньше иллюзий остается у него на этот счет. Ведь даже «честный» Лаэрт не останавливается перед самым низким коварством и в рыцарском турнире ранит Гамлета заранее отравленной шпагой.
В Гамлете живет обостренное чувство справедливости. Всеми средствами он должен восстановить в мире нарушенный нравственный порядок, чтобы спасти человечество от моральной гибели. Одних людей — безнадежно больных духовной проказой — надо уничтожать, чтобы они не заражали воздух мира, как это делает Гамлет с Гильденстерном и Розенкранцем и как собирается сделать с королем. Других нужно лечить, гневным словом стараясь пробудить в них уснувшую совесть, поразить воображение зрелищем их собственных душевных язв, как он поступает со своей матерью. Наконец, есть люди вокруг него, в которых надо поддержать стойкость духа, веру в то, что не все погибло, не все черно в «датском королевстве». К ним Гамлет обращается со своими страстными монологами о человеке, о его высоком назначении в жизни.
Так понимает шекспировский Гамлет свою задачу, и ничто в литературном тексте трагедии не говорит, что он отказывается от этой миссии или что он медлит с ее выполнением.
Эта постоянная готовность Гамлета вмешаться в дела всего человечества, его способность переживать судьбу мира как свою собственную и сделали его на многие десятилетия одним из самых популярных героев русской публики, особенно передовой ее части.
Душевные противоречия, которым до сих пор исследователи придают такое большое значение в судьбе Гамлета, конечно, у него есть, как они есть у каждого активного участника жизненной драмы и как они были в русском Гамлете, созданном Мочаловым. Но их не больше, чем у любого другого трагического героя Шекспира, и, во всяком случае, меньше, чем у Лира или Антония (в «Антонии и Клеопатре»), у этого солдата, стоящего на грани двух миров и зараженного «гамлетизмом» в тургеневском духе гораздо сильнее, чем сам датский принц.
Главные противоречия живут не в Гамлете, но в мире, который развертывается перед ним как трагическое зрелище, полное чудовищных контрастов. Основная трудность для Гамлета заключается в том, чтобы осмыслить эти контрасты, измерить всю глубину той пропасти, в которой находится современное ему человечество, чтобы помочь ему подняться к свету.
Эти стороны в характере шекспировского героя и получили преобладающее развитие у русского Гамлета во всех его вариантах. Гамлеты, появлявшиеся на русской сцене после Мочалова, были различными по своему внешнему виду, по темпераменту и по общественной биографии. Духовный облик каждого из них принял на себя отпечаток того времени, когда они рождались к сценической жизни. Нужно сказать, что ни у одного из последующих актеров Гамлет не вырастал в такую титаническую фигуру, как у Мочалова. Но главные свойства мочаловского Гамлета, роднившие его с передовыми людьми его времени, переходили по наследству от одного Гамлета к другому. Лучшие русские Гамлеты мало занимались своим внутренним миром и душевными противоречиями. Их взгляд был обращен в окружающий мир. Так же как у мочаловского героя, в них жил дух самоотречения. Они готовы были пожертвовать собой во имя духовного исцеления человечества.
Таким был самый лирический из русских Гамлетов — Гамлет Ленского. Таким был и Гамлет Качалова — самый рассудочный из Гамлетов, ведущих свою родословную от Мочалова.
Весь пафос качаловского Гамлета был в его страданиях за человечество, в его стремлении изменить мир, исправить его несовершенства. Но в нем начинают звучать ноты, которых мы еще не слышим ни у одного из его предшественников. По словам самого Качалова, его Гамлет отчетливо понимал невозможность изменить мир усилиями одного героя, «отдельной человеческой личности», как говорил Качалов в год постановки «Гамлета», в 1911 году. К такому выводу Гамлета подводила сама русская жизнь, которая в те годы приближалась к новым историческим рубежам. На мировую сцену готовились выйти такие мощные силы, перед которыми «отдельная личность», хотя бы самых титанических масштабов, должна была показаться ничтожной. В качаловском Гамлете жило предчувствие близкого поворота в исторической судьбе всего мира.