Следуя традициям русских Гамлетов, Самойлов делает шекспировского героя «плебеем», каким видел Белинский Мочалова даже в ролях его трагического репертуара. С самойловского Гамлета сняты все регалии, знаки его высокого происхождения. Он появляется перед публикой почти без грима, с непокрытой головой, в белой рубашке с отложным воротом, в черном плаще из простой материи. Это — не наследный принц, а только Гамлет, бедный студент Виттенбергского университета, не имеющий прямого касательства к королевскому престолу.
Глядя на его скромный костюм, несветские манеры, на его простое, открытое лицо, можно подумать, что какой-то случай занес его вместе с другом Горацио во время их странствий по миру в мрачные залы Эльсинорского дворца, где он узнал тайну кровавого злодеяния. Совершилось страшное преступление, которому нет названия, и мир не содрогнулся, и злодеи продолжают расхаживать среди людей, в золоте и бархате, пользуясь почетом и властью. Кто бы ни был жертвой этого преступления — отец, близкий друг или случайный прохожий, попросивший ночлега в непогоду, — оно не может остаться безнаказанным. С ним нельзя примириться, пока в тебе бьется живое человеческое сердце и живет вера в высокое призвание человека. Иначе утаенное злодеяние заразит весь мир, трупным запахом отравит воздух, которым дышит человечество.
Из многообразного текста роли актер и делает ведущими слова Гамлета о веке, который расшатался в своих основах, о распавшейся связи времен и о своем долге восстановить нарушенную связь.
«Век расшатался — и скверней всего,
Что я рожден восстановить его!» —
говорит Гамлет после встречи с духом своего отца. Самойлов произносит эти слова, стоя на высокой скале, как будто обращаясь ко всему миру. В его устах они звучат как клятва героя, принявшего на себя тяжелую миссию спасти человечество от моральной гибели. С этими словами он входит в грозные события трагедии.
Различные исполнители Гамлета и шекспироведы часто задавались вопросом, кем был датский принц по своему образованию, по своей профессии, как бы сказали сейчас, в какой сфере вращались его духовные интересы до начала трагедии. Одни, как П. Орленев, хотели видеть в нем богослова, очевидно, одного из тех последователей Лютера, которых было так много именно в Виттенберге XVI века. Другие считали его поэтом или начинающим публицистом в духе Эразма Роттердамского. Наконец, большинство склонялось к тому, чтобы видеть в нем профессионального философа, для которого размышления о жизни и о своем месте в ней являются привычным делом.
Если определить профессию самойловского Гамлета, то он больше всего похож на студента-медика, на странствующего врача-гуманиста эпохи Возрождения, который под своим плащом вместе со шпагой носит ящик с набором лекарств и хирургических инструментов. Гамлет Самойлова начинает свою героическую борьбу со злом мира не для того, чтобы карать и мстить, как это делал мочаловский Гамлет, но для того, чтобы врачевать человечество от его болезней, в одних случаях действуя целебными мазями и травами, в других — применяя хирургическое вмешательство.
Самойловский Гамлет стоит над миром, словно над постелью больного, вглядываясь в него, чтобы поставить точный диагноз. Он внимательно изучает признаки неведомой ему заразы, ужасаясь ее размерам и в то же время не теряя надежды на то, что ему удастся остановить ее распространение. Эпиграфом к такому Гамлету можно было бы поставить слова шекспировского героя, в которых он сам сравнивает, себя с врачом. Характерно, что это сравнение приходит к нему в тот момент, когда с обнаженной шпагой он стоит за спиной короля, намереваясь нанести ему смертельный удар. В представлении Гамлета его шпага превращается в хирургический ланцет, которым он должен вскрыть гнойный нарыв на теле человечества.
Гамлет — врачеватель духовных недугов и язв мира, — это то новое, что вносит от себя Самойлов в сценическую историю русского Гамлета.
Нужно думать, что отсюда, от этой своеобразной «профессии» самойловского героя, идет та ровность и сдержанность, которые характерны для его поведения. В этой ровности нет ничего от душевного бесстрастия. Гамлет Самойлова живет внутренне напряженной жизнью. Об этом говорит пытливый взгляд, которым он всматривается в лица окружающих людей, стремясь проникнуть в их внутренний мир, прочесть, как в книге, их сокровенные мысли и побуждения. Об этом свидетельствуют интонации его негромкого голоса, в котором звучат затаенно-страстные ноты, говорит ли он с Горацио о великом назначении человека или ведет язвительный диалог с Полонием, дает ли советы заезжим актерам, бросает ли с учтивым видом цинично-горькие реплики по адресу бедной Офелии, обличает ли в грехе кровосмесительства свою мать или беседует с самим собой, проверяя результаты своих наблюдений, советуясь со своей совестью. Скрытое душевное волнение сказывается у самойловского Гамлета во всей его манере держаться, вплоть до походки, ровной и в то же время слегка уторопленной, как это бывает у человека, которого сжигает внутренний огонь и который ни на мгновение не может забыть о поставленной цели.