— Послушай, — спросил, я вдруг у Нади, — а ты дома проверила — деньги все целы?
— Целы, целы… — и Надя вздохнула. — Все цело, все на месте.
Ага. Значит — проверила. Проверяла.
— Я уж все-все просмотрела, ничего не исчезло, — сказала Надя. — Только вот театрального бинокля нет.
— Бинокль? — встрепенулся я. — Послушай, Надя! Так ведь он, Сашка-то, вероятно, пошел в театр, а потом — завернул к друзьям… ну, к тем, с кем ходил… у них и остался.
— У него нет друзей, — повторила мама.
— Какой театр? — возмутилась Надежда. — Сашка вышел из дома часов в десять вечера… какой может быть театр в это время?
— Тогда зачем он взял с собой театральный бинокль? — спросил я.
— И правда — зачем? — растерянно сказала Люся.
Мама ничего не сказала.
Надя ничего не ответила.
С братом Сашей мы редко беседовали. Он меня раздражал. Помню, несколько лет назад, когда я отказался от должности заведующего отделением и откровенно гордился этим своим п о с т у п к о м, — брат Саша тогда заметил беззлобно, но весьма обидно:
— Ты думаешь, сделал это по этическим соображениям? А может, просто от лени, безволия, от физической брезгливости?.. Мы ведь с тобой чистюли, братишка. Очень много есть дел, которых мы делать никогда не будем, хотя и нет ничего аморального в этих делах… Но ведь кто-то же должен их делать? Пусть кто другой — лишь бы не мы!.. Пусть кто-то другой забивает коров на мясокомбинате, пусть кто-то другой собирает дерьмо, объезжая окраины на вонючей машине. Пусть кто-то другой караулит заключенных. Пусть кто-то другой командует и распоряжается. Лишь бы не мы с тобой. И не надо лукавить… При чем тут высокая нравственность? Хотя, конечно, воровать мы не будем, в чужой карман не залезем, убивать — побоимся… предавать… ну, а разве мы не предаем?..
Поручение я не выполнил — не приготовил текст юбилейного доклада. Антон Трофимыч был очень недоволен.
— Что ж вы так, Валентин Петрович? — с трудом сдерживаясь, произнес он, выслушав мое невнятное объяснение (домашние, мол, неприятности — брат потерялся). — При чем тут брат? А я на вас так надеялся. Дела надо делать исправно — иначе не будет взаимного доверия. У меня, кстати, тоже домашние неприятности — жену положили на операцию…
— А что с ней?
— Не все ли вам равно? — и он посмотрел на меня в упор, почти презрительно. — Ведь это к д е л у не относится?.. Так вот, несмотря на свои л и ч н ы е неприятности, я о деле не забыл — написал для вас обещанное ходатайство. Вот, — и он протянул мне бумагу. — И все три подписи, и две печати.
— Спасибо, — сказал я, почему-то без особого энтузиазма. Взял бумагу, сложил ее вчетверо.
— Вы с бумажкой поосторожнее, — строго заметил Антон Трофимыч, — Бумага официальная. Поаккуратнее.
— Да, конечно, — испуганно согласился я и быстро развернул бумагу, стал разглаживать края. — Большое вам спасибо за вашу заботу. Жена была очень рада, когда я ей…
— Еще бы, — усмехнулся он, не дослушав.
— Куда мне теперь с этой бумагой? — спросил я.
— Сходите в домоуправление, в ЖЭК, обговорите там все детали… А потом — в исполком. Лучше сделать все это сегодня же. Кстати — Полина Ивановна нынче стационирована в третье отделение.
— Какая Полина Ивановна?
— Та самая. Ваша старушка. Можете зайти, посмотреть. Вы, я вижу, страдаете чрезмерной щепетильностью, вас все тревожат какие-то моральные нюансы… я не ошибся? Так вот — идите, убедитесь сами…
— Хорошо, — кивнул я. — Значит, после обеда мне сразу можно уйти?
— Разумеется. Ну, а мне, к сожалению, придется сидеть здесь сегодня до ночи — писать доклад.
— Вы уж простите, — промямлил я. — Ну, хотите — я завтра вам принесу?
— Нет гарантии, — жестко сказал главный врач. — У меня нет стопроцентной уверенности… я уж лучше сам. Можете идти.
Я хотел что-то еще оказать, но понял, что говорить ничего не надо, и, пятясь, вышел из кабинета.
Бедный начальник. Как я его обидел. Обещал — и не выполнил. Нехорошо. Я не внушаю доверия. Со мной нельзя дела делать. Брат потерялся — какие пустяки. Мало ли что брат потерялся. Если из-за таких пустяков не выполнять заданий начальства — тогда у начальства вообще будут оплошные неприятности, а в делах будут царить анархия и хаос. Начальство идет мне навстречу, пишет бумагу, волнуется, хлопочет, — а я, свинья неблагодарная, не могу паршивый доклад сочинить. История психиатрической помощи за четыреста лет. Это, значит, со времен Ивана Грозного и до наших дней. А как оно было? На цепь сажали? Нет, это в деревнях, в медвежьих углах. Вероятно, в монастырях осуществлялась эта самая помощь. Присмотр и уход. И психотерапия. Делов-то — на два часа. Перелистать пару книжек, в лекциях старых порыться, в конспектах, что остались от прошлой специализации… впрочем, что уж теперь. Начальник сам все сделает. Ну и пусть делает. Он еще мне послужит за чужую-то водочку, украдкой выпитую… Казенная водка дорого стоит. Чем дальше, тем дороже. В геометрической прогрессии возрастает стоимость выпитой некогда водки. Каждый год набегают проценты. Серый юмор.