— Так я же себя предложил… опекуном-то! Себя — не кого-то! Кому от этого могло быть хуже?
— А вы не подумали, в какое положение ставите Нинель Петровну? При живой-то дочери появляется посторонний человек — и предлагает опекунство! Ах, какой рыцарь! Вы меня извините, Валентин Петрович, но это даже… оскорбительно. Допустить такую бестактность! Когда Нинель Петровна узнала о вашей выдумке, она просто… да ну, что с вами разговаривать? Не поймете. Вроде бы интеллигентный человек, а ведете себя как… дурачок какой-то. С вами, ей-богу, связываться опасно… Короче — все.
— Постойте, постойте! — вскочил я, обезумев от унижения. — Как это — все? Далеко не все… Разве можно играть со мной так жестоко? А мое заявление? А ваше ходатайство с тремя подписями и двумя печатями? Официальные документы!..
— Эти документы аннулированы.
— Что, что? Вы обещали передать их в исполком!
— Да хватит вам, Валентин Петрович. Чего уж теперь — после драки кулаками махать?.. Я был просто вынужден уничтожить эти о ш и б о ч н ы е бумажки.
— Не может быть… — прошептал я. — Так нельзя… вы надо мной просто издеваетесь…
— Да нет же, — терпеливо сказал он, поглаживая правой ладонью левую руку. — Опять вы мудрите. Сколько можно объяснять? Вы сами во всем виноваты… В таких делах мудрить нельзя, запрещается. Надо было просто — хвататься обеими руками за предложенную квартиру и радоваться.
— И сказать спасибо, — добавил я.
— Разумеется, — кивнул он без улыбки. — А ваша вечная ирония абсолютно неуместна. Разве это так унизительно — сказать спасибо?
— Ладно… вы правы. Скажите мне номер ее телефона! — вдруг попросил я. — Хочу сам ей позвонить, прямо сказать.
— Чей номер?
— Нинель Петровны.
— Это еще зачем? — нахмурился он. — Что вы еще такое придумали?.. Впрочем, пожалуйста. Только — без глупостей. Она ведь вам ничего не обещала. И не могла обещать. Ясно? Она тут вообще ни при чем.
Я молча кивнул.
И он сказал мне номер.
Я позвонил.
— Да, я слушаю, — обласкал мое ухо мелодичный голос.
— Нинель Петровна, это я! — закричал я в трубку. — Насчет квартиры вашей мамы!
— Тише, тише, — прошипел Антон Трофимыч. — Чего ты орешь? Идиот.
— Добрый день, Валентин Петрович, — пропела Нинель Петровна. — Рада вас слышать. Чем могу быть полезна?
— Нинель Петровна, мои документы не у вас?
— Какие документы, Валентин Петрович?
— Ну, как же! Насчет квартиры вашей мамы! Мое заявление, ходатайство администрации… у вас, да? Я ведь вам отдавал. Вы хотели передать в исполком…
— Ах, это. Так вы меня не совсем верно в тот раз поняли, Валентин Петрович. Ведь мы же с вами договорились, что я передам все бумаги Антон Трофимычу, а уж он — как официальное лицо — завезет все в исполком. Самой мне туда являться было бы более чем странно… не так ли? Кстати, Валентин Петрович, документы ваши были не совсем правильно оформлены…
— А что такое?
— Ну, видите ли… в заявлении вы должны были указать все данные о своей жене — где она работает и так далее. И адрес! Вы адрес свой не указали.
— Так я могу исправить! Долго ли?..
— А в ходатайстве Антон Трофимыч неправильно сформулировал… я уже не помню — что. И подписи — не в том порядке. В исполкоме к такой «мелочи» могут придраться. На первом месте надо подпись главного врача, а у вас там была подпись председателя месткома…
— Нинель Петровна! Вы ошибаетесь — там именно подпись главного врача была на первом месте… я помню прекрасно!
— Ну, что вы, Валентин Петрович, память у меня, слава богу, хорошая, — и колокольчиком серебряным рассмеялась, но тут же вновь стала серьезной. — Впрочем, я — человек маленький. Все исполком решает. Я же Антон Трофимычу звонила об этом деле — он разберется. Обратитесь к нему.
— Нинель Петровна! Подождите!
— А разве Антон Трофимыча нет на работе? — вдруг спросила она. — Откуда вы сейчас звоните?
— Да здесь он, рядом… я из его кабинета.
— Так зачем вы ко мне обращаетесь? — нараспев удивилась она. — С ним все и решайте. До свиданья, Валентин Петрович.
Вот и все. До свиданья, Нинель Петровна. До свиданья, Полина Ивановна. До свиданья, Антон Трофимыч.
— До свиданья, Валентин Петрович. Уж не обессудьте. Не надо печалиться — вся жизнь впереди.
Серый юмор.
На центральной площади — толпа.
Обещанный и долгожданный праздник в разгаре. Нечто вроде ярмарки — ларьки с пивом и квасом, раскрасневшиеся мужчины и женщины, яркие рубашки и платья, на дощатой эстраде играет оркестр, шутит конферансье, сменяются номера самодеятельности. На башнях деревянной крепости развеваются флаги и вымпелы. Ветряная мельница вертится вовсю, но ничего не мелет. Мы гуляем средь шума и гама — я, Люся, Катюша и Надя с Никитой. Дети счастливы, взрослые несчастны. Никаких новостей.