— Твоя голова кровоточит, — сообщает она мне. — Но выглядит не так страшно.
Я сажусь на пятки и провожу руками по виску, шипя от боли. Рана затянулась, и я чувствую, как кровь запеклась по бокам моего лица, хотя инфекция все еще возможна.
— Как давно ты очнулась? — спрашиваю я, отводя взгляд от нее и поднимая глаза вверх, чтобы увидеть массивный, внушительный маяк.
Он обветшал, красные и белые полосы, опоясывающие здание, потрескались и почернели. Он стоит на коварном скалистом утесе, и при виде его острые когти Дреда вонзаются в мою кожу. Оно словно вышло из фильма ужасов. Конечно, это наш единственный вариант убежища.
Слишком темно, чтобы разглядеть, насколько велик остров, но, похоже, он простирается не более чем на несколько миль. Насколько я могу судить, земля в основном бесплодна, за исключением того, что выглядит как скалистые утесы.
Cazzo — Блять.
— Несколько минут назад, — отвечает она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на маяк через плечо.
Мы здесь на мели, но нам еще не повезло.
Надеюсь, мы сможем найти внутри старый радиоприемник, в котором осталось немного жизни, или включить маяк, пока нас кто-нибудь не заметит. Если он вообще еще работает. Это место выглядит древним, но здесь должно быть что-то, что мы можем использовать.
Я вздыхаю и опускаю голову на плечи, злясь и расстраиваясь, что я здесь. С ней.
— Рад видеть, что ты жива, — прошептал я. Это не должно было прозвучать саркастично, но все равно прозвучало. И я не потрудился исправиться.
Может, я и не хочу ее смерти, но это не делает ее менее мертвой для меня.
— Да, — шепчет она. — Я тоже.
Когда я поднимаю голову, она смотрит на меня с тоской, ее брови сведены, она жует свою распухшую, покрытую синяками губу. Я сделал это, и мне трудно почувствовать хоть унцию вины.
С восходом луны в воздухе появляется глубокая прохлада. Моя влажная одежда замерзает, холод проникает глубоко в кости.
— Andiamo — Пошли, — просто говорю я, кивая в сторону маяка. — Нам нужно согреться и посмотреть, есть ли там рации.
Она фыркает и кивает. Боли оживают, как только я встаю, и кричат на меня, пока я ковыляю за Сойер.
Когда мы подходим к обрыву, я замечаю, что песок усеян острыми камнями. Каким-то образом моим ботинкам удалось пережить бурю, и я рад этому.
Однако через несколько минут я замечаю, что походка Сойер становится неровной. Камни начинают врезаться в ее ноги. На лодке она была в шлепанцах, поэтому их уже давно нет.
Отлично.
Ее тело скрючено от усталости, и, по правде говоря, это чудо, что она жива. Я до сих пор не знаю, как нам обоим удалось попасть сюда, но я быстро отвлекаюсь от расспросов, когда вижу вспышку в одном из окон наверху. Все произошло слишком быстро, чтобы я успел разглядеть, что это было.
Возможно, мой разум просто разыгрывает меня, но я все равно остаюсь начеку.
Мы подходим к каменным ступеням, и по мере того, как мы поднимаемся к разрушающемуся строению, страшное чувство в моем животе нарастает.
— Здесь все еще кто-то живет, — говорит она мне. — Кажется, я видела свет.
Я делаю паузу, побуждая ее остановиться и повернуться ко мне лицом, пока я смотрю на вершину маяка. Похоже, что им не пользовались уже много лет, но, наверное, впервые я верю, что она говорит правду. Если это так, то у нас есть хороший шанс выбраться отсюда.
— Мы будем осторожны, — заверяю я ее, приглашая продолжать путь.
— Или ты думаешь, что здесь водятся привидения? — Сойер вырывается, как будто физически не в состоянии больше сдерживать вопрос. — Может, у меня галлюцинации. Или призрак включил его.
— Я думаю, что призраки — это наименьшая из наших забот, — отвечаю я. — Голод и обезвоживание немного более охренительны.
— Ну, и что хуже? Умереть от голода или умереть от страшных призраков? — отвечает она.
— Что быстрее?
Она кивает.
— Ладно, ты меня понял. Тогда пусть боги бобов благословят нас.
— Что? — я огрызаюсь, мое раздражение усиливается. Даже потерпев кораблекрушение, она не может перестать болтать.
— Боги бобов, — повторяет она, дойдя до последней ступеньки и выйдя на цементную дорожку. — Консервированные бобы переживут апокалипсис. Они всегда остаются в шкафах под номером один после конца света. Так что, я думаю, они будут в этом заброшенном маяке, который потенциально не видел жизни со времен динозавров.
— В том, что ты сейчас сказала, так много неправильного.
Не обращая на меня внимания, она бросает взгляд через плечо.
— Будь осторожен. От бобов у тебя будет метеоризм.
— Сойер, прекрати, блять, болтать.
— Это помогает мне справиться с беспокойством.
— Да, но это не помогает от головной боли. Теперь отойди от меня. Сначала я хочу убедиться, что здесь безопасно, — огрызаюсь я, хватаю ее за руку и физически тащу назад, когда она чуть не наступает на кусок стекла.
— Остынь, — огрызается она, вырываясь из моей хватки.
— Ты собиралась наступить на стекло. Ты чуть не поранилась. Иди туда, куда иду я.
— Мой герой, — ворчит она, ядовитым тоном. Но я игнорирую ее, приближаясь к грязной и расколотой деревянной двери. Это зловещее чувство становится все глубже, и я начинаю думать, не стоит ли мне просто попытать счастья у океана.
Остановившись перед дверью, я несколько раз стучу в нее и жду несколько долгих мгновений. Тишина.
Медленно поворачиваю ржавую ручку и обнаруживаю, что она не заперта. Дверь со скрипом открывается, и меня сразу же ошеломляет запах плесени и спертого воздуха.
Мы попадаем прямо в небольшую гостиную. Справа стоит синий диван, рядом с ним маленькая тумбочка, а сверху — лампа, вокруг которой разбросан хлам. Между моими бровями образуется складка, когда я замечаю пули и то, что выглядит как старинный ключ. Складка углубляется, когда я замечаю портативный камин перед диваном, стоящий рядом с крошечным телевизором на подставке.
В камине скопился пепел. Приложив руку к черному металлу, я почувствовал, что он горячий.
Мой взгляд обегает комнату, мышцы напрягаются от настороженности. Крайняя левая стена заставлена книжными шкафами, заполненными потрескавшимися корешками и, похоже, детскими книгами. На торцевом столике тонкий слой пыли, и только несколько паутинок драпируются вдоль отслаивающихся цветочных обоев. Это место должно быть покрыто грязью, и хотя это не пятизвездочный отель, оно определенно выглядит обжитым.
Прямо впереди дверь, ведущая в большую кухню и столовую, и мой желудок скручивается, когда я прохожу дальше. Белые шкафы покосились и прогнили, одна из дверей слегка приоткрыта. Слева стоит большой деревянный стол, под ним — грязный ковер. Справа — винтовая лестница, ржавчина разъедает черный металл.
— Это грязная посуда в раковине? — спрашивает Сойер тихим тоном.
Очевидно, что это посуда.
Но как кто-то может выжить здесь в одиночку?
В тот момент, когда я уже готов повернуться к лестнице, меня хватает за руку чья-то рука, и страх впечатывается в мою кожу под ее острыми ногтями.
Раздается неприятный шум, когда кто-то спускается по ступенькам, но я быстро отвлекаюсь, когда понимаю, что смотрю на ствол дробовика. За ним стоит невысокий пожилой мужчина с бородой до пояса и грозным выражением лица под поношенной красной шляпой.
— Не хотите сказать мне, почему вы в моем доме? — медленно спрашивает он, его голос скрипит сильнее, чем деревянные полы.
Медленно я поднимаю руки, и Сойер прижимается к моему боку, пристраиваясь позади меня. У меня возникает искушение оттолкнуть ее к чертовой матери, но то, что она прижимается ко мне, сейчас волнует меня меньше всего.
— Мы попали в шторм и потерпели кораблекрушение. Мы стучали, но никто не ответил, — объясняю я ровно.