Что скрывается под поверхностью? Проглотит ли оно меня целиком или будет есть медленно?
Не знаю, почему неведомые существа преследовали мои мысли больше, чем тот факт, что я наверняка утону раньше, чем это существо сможет вонзить в меня свои зубы. Но потом, каким-то образом, мои ноги стали выталкивать меня на поверхность, и все, что я могла сделать, это ухватиться за кусок дерева с лодки. На нем было написано «Ана», остальное имя потерялось в море.
Деревянная нога Сильвестра громко стучит, когда мы поднимаемся по лестнице. Металл стонет под нашим общим весом, и внезапно мой страх превращается из страха перед странными морскими существами в страх быть проткнутым витым металлом, когда он наконец поддастся.
Мы подходим к узкому, короткому коридору. В конце него находится небольшая лестница, состоящая всего из нескольких ступенек, которая ведет к двери. Есть еще две двери, по одной с каждой стороны коридора.
— Комната вверх по ступенькам — моя. Ваша — слева.
— А что насчет той, что справа? — спрашиваю я.
— Там туалет, но я не люблю, когда кто-то ползает ночью по моим коридорам, поэтому в комнате есть ведро, если природа позовет.
Я останавливаюсь, из-за чего Энцо врезается в меня.
Он рычит, но я слишком ошеломлена, чтобы беспокоиться.
— Простите, мы не можем пользоваться туалетом?
— Ну, конечно, можете! — Сильвестр вскакивает, его громкий голос гремит, когда он хихикает надо мной. — Только не после девяти часов, — заканчивает он, как будто его слова хоть сколько-нибудь разумны.
Мой рот то открывается, то закрывается, но разочарование Энцо пересиливает мой шок. Он толкает меня вперед и выплевывает:
— Cammina — Иди.
Я оглядываюсь на него через плечо, удивленная тем, что ему нечего сказать о наших ограничениях. Но затем я снова осекаюсь, заметив его грозное выражение лица. Может, Энцо и не произносит слов, но его кипящий взгляд говорит обо всем. Он ничуть не больше меня рад тому, что его так строго ограничивают.
Сглотнув, я скреплю зубами, пока Сильвестр открывает дверь, входит, включает маленький бра, висящее над изголовьем кровати, и представляет нам комнату. Она пуста, за исключением шаткого круглого стола и двух стульев справа от нас, дерево обветшало и рассыпалось. Стены из серого камня, в левом углу стоит одна кровать, сдвинутая набок. Над ней, напротив бра, небольшое квадратное окно, из которого прекрасно видно ночное небо.
Сильвестр указывает на правый угол комнаты.
— Вон там ваше ведро. Можете опорожнить его утром, — инструктирует он, указывая на белое ведро, которое выглядит так, будто его использовали раньше, не вымыв как следует.
Мне требуется усилие, чтобы не надуть щеки. Я ни за что, блять, не воспользуюсь этим. Я скорее открою это окно, высуну свою задницу из него и позволю природе взять верх.
Мы с Энцо молчим, и застой в разговоре становится все более неловким. Ожидает ли он, что мы поблагодарим его за прекрасные условия проживания?
— Завтрак в семь утра. Вы можете спуститься тогда. После этого, я уверен, мы найдем, чем вас занять.
— Хорошо, — говорю я мягко.
— Вам двоим спокойной ночи.
С этими словами он поворачивается и ковыляет из комнаты, аккуратно закрывая за собой дверь.
В тот момент, когда я собираюсь открыть рот, любопытствуя, как он вообще узнает, что мы ходим в туалет, я слышу тихий щелчок.
Мои зубы щелкают, и мой и Энцо взгляды сталкиваются, оба полные удивления.
— Он...?
Энцо уже бежит к двери и поворачивает дверную ручку. Но она заедает.
— Он, блять, запер нас здесь, — плюется он, снова безуспешно дергая ручку. — Stronzo — Мудак.
Липкое чувство ползет по моему позвоночнику и обволакивает каждую косточку, пока меня не охватывает глубокое, коварное чувство.
— Почему это ощущение похоже на заточение? — спрашиваю я вслух, бормоча слова, крепко обхватывая себя руками.
— Потому что это, блять, так и есть, — рычит он, его акцент усиливается вместе с гневом. Он ударяет рукой по двери, прежде чем сесть на кровать.
Он сидит на краю кровати, поставив локти на колени и сцепив пальцы. Энцо смотрит на деревянную дверь, вероятно, решая, когда наступит лучший момент, чтобы выломать ее.
— Не делай ничего безумного, — говорю я ему. — Нам буквально больше некуда идти.
Он смотрит на меня своими пылающими глазами, но я снова отказываюсь рассыпаться под его огнем.
— Ты права, нам больше некуда идти. Но я не самый слабый из нас двоих.
Мои глаза выпучиваются.
— У тебя хватает наглости наказывать меня за мои преступления, и вот ты здесь, планируешь ограбить старика в его доме.
Мышцы на его челюсти пульсируют, и в ответ он только сверкает глазами.
— Очевидно, что ситуация действительно хреновая, но это твоя вина, что мы попали в этот шторм. Не наказывай всех остальных за свою гребаную ошибку, Энцо.
Он резко встает и направляется ко мне. Я ослеплена, отступаю назад, пока не оказываюсь прижатой к двери. Его ладони ударяются о дерево по обе стороны от моей головы, поглощая меня в бушующую бурю, такую же неистовую, как та, что привела нас сюда.
— Ты можешь украсть целую личность, но вырваться из комнаты — это слишком далеко для тебя, детка? Есть ли еще какие-нибудь непростительные моральные принципы, которыми ты хочешь поделиться, или это нормально только тогда, когда ты сама разрушаешь жизни?
Ай.
— Будь лучше меня, Энцо, — вырывается у меня.
Он усмехается без юмора.
— Это не очень сложно сделать.
Я хмурюсь, его слова как острый крючок вонзаются в мою грудь.
— Ты можешь ненавидеть меня, но не ставь нас в еще худшую ситуацию, чем та, в которую мы уже попали, — наконец отвечаю я, мой голос тихий, но твердый. — Он открыл для нас свой дом, так что будет справедливо, если мы будем уважать его.
Между нами лишь мизерное пространство, и оно заполнено трещащим напряжением. Он сжимает челюсти, но отворачивается, и кажется, что он вырвался из силового поля, накрывшего нас.
Я глубоко вдыхаю, наконец-то имея возможность дышать, как будто мое тело выключилось, а выключатель снова щелкнул.
Он рыщет по комнате, как зверь в клетке, его плечи подняты почти до ушей.
Конечности дрожат, и я пользуюсь возможностью переодеться, пока он отвлекся.
Подбирая сомнительно чистую одежду, которую дал мне Сильвестр, я морщу нос от затхлого запаха, исходящего от футболки и свитера, но это лучше, чем спать в высушенной солью одежде, покрытой песком.
Я меняю свою одежду на его, и все это время стараюсь максимально прикрыться, как будто Энцо не видел меня голой и открытой так, что Иисус наверняка распнет меня за это позже. Хотя сейчас он смотрит в окно, скрестив руки, и задумчив.
Закончив, я складываю свои вещи в небольшую кучку, уже планируя постирать их завтра. Удивительно, но его кредитная карта пережила бурю и все еще лежит в заднем кармане моих обрезанных шорт. Я планирую спрятать ее под матрасом позже, когда он не будет смотреть, но пока я держу ее свернутой между одеждой.
Моя эгоистичная сторона и моя моральная сторона сталкиваются, испытывая одновременно облегчение и разочарование. Хуже того, я отчасти разочарована, потому что океан не взял дело в свои руки и не избавил меня от него, дав мне возможность легко от него избавиться.
— Я беру кровать, — объявляю я после того, как закончила, заставляю себя ухмыльнуться и прыгаю на бугристый матрас.
— Ни в коем случае, — огрызнулся он, мотнув головой в мою сторону.
— Я не буду спать на полу, — возражаю я.
Он опускает глаза.
— Ты думаешь, я буду?
Я скрещиваю руки.
— Ты серьезно не собираешься быть джентльменом?