Рокочущий смех вонзается в мою кожу, наполняя мышцы напряжением, а тело гневом. Сжав челюсти, я поворачиваю голову и смотрю на Сильвестра, который, прислонившись к стойке, пьет кофе.
— Что-то смешное, stronzo — мудак? —спрашиваю я. Он хмурится, не понимая, как я его назвал, и у меня нет желания ему это объяснять.
Мы не ладим, хотя никто из нас не говорит открыто о своем отвращении друг к другу. Ему не нравится, что я не проявляю к нему уважения, а мне он просто не нравится.
— У девчонки рот на замке. Последние несколько десятилетий я нечасто общался с людьми, но мне всегда интересно наблюдать, насколько вздорны женщины в наши дни, когда я с ними сталкиваюсь. Я встречал несколько женщин на палубе, когда приходили грузовые суда, и они давали мужчинам фору.
Он пытается завязать разговор.
Я отвожу взгляд к двери.
Я не люблю разговаривать. Особенно с ним.
Вставая, я бросаю через плечо:
— Я вернусь позже.
Сильвестр только ворчит, явно недовольный моими манерами. Его нельзя назвать кротким человеком, но за последнюю неделю становится все более очевидным, что он сохраняет мир со мной ради Сойер.
Она ему нравится. И это мне в нем чертовски не нравится.
Когда я выхожу на улицу, ее нигде не видно. Даже пройдя несколько минут, я не вижу, чтобы она забралась на какой-нибудь утес или растянулась на неровных камнях, как я ожидал. Ничто в ней не говорит о грациозности.
Когда я обошел весь остров и все еще не нашел ее, в моем животе прорастает семя беспокойства, которое медленно пускает корни по мере того, как проходят минуты.
Куда, черт возьми, она могла деться?
Этот остров не такой уж большой. Здесь так много мест, где можно спрятаться. Мы должны были как-то разминуться, а она уже вернулась к маяку.
Когда я уже собирался сдаться и отправиться обратно, я увидел большую дыру в центре скалы.
И вдруг меня осеняет, почему она стала бледнее, как будто бесследно исчезла.
Это чертова пещера.
Что-то в том, что она скрывает это от меня, выводит меня из себя.
Но опять же, все в ней добивается этого, даже не пытаясь.
Господь знает, насколько она велика, и она могла легко пораниться и не дать мне знать. Пока я прокручиваю в голове все возможные варианты того, как она могла попасть в неприятности, моя ярость только усиливается, пока я пробираюсь в пещеру. Я ни черта не вижу, но осознаю каждый шаг по мере спуска. Я достигаю ровной земли и прохожу через туннель, из которого исходит яркое голубое свечение.
Я настолько раздражен, что красота пещеры почти не привлекает внимания, когда оказываюсь на другой стороне. Я сосредоточен только на том, чтобы найти Сойер, убедиться, что она не ранена, а затем снова уйти.
Любопытство удовлетворено.
Звучит бессмысленно даже в моей собственной гребаной голове.
Я иду по пещере, ненадолго останавливаясь, чтобы обратить внимание на голубой бассейн с водой, а затем продолжаю искать постоянный шип в моей душе.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает тихий голос сзади меня. Я оборачиваюсь и вижу, что Сойер стоит там, ее дикие кудри закрывают лицо.
— Это то место, куда ты ходила?
— Ты знаешь песню «Obsessed» Мэрайи Кэри? Я думаю, она знала, что делала, когда писала ее, — говорит она вместо ответа.
Я нахмуриваю брови.
— Что?
Она проходит мимо меня и направляется к воде, напевая мелодию песни.
— Я просто говорю, что одержимость сопровождается серьезными побочными эффектами. Возможно, тебе стоит держать это в узде, пока ты не превратился в психопата-убийцу.
Я помолчал немного, прежде чем спросить:
— Кто сказал, что я еще не превратился?
Она словно застывает на несколько секунд, прежде чем бесцельно стукнуть ногой по каменному полу.
— Возможно. Ты здесь, чтобы убить меня, Энцо? Это потому, что я не отвечаю на твои ласки?
— Детка, если кто-то и станет одержим тобой, то только ради того, что у тебя между бедер, а не потому, что ты можешь предложить что-то еще.
Она не отвечает.
Ей всегда есть что сказать, пока она не столкнется с правдой о своем характере и поступках.
— Почему ты здесь, Энцо? Это мое безопасное пространство, а ты... делаешь его небезопасным.
Вместо ответа я, наконец, вхожу в ее безопасное пространство. Здесь было бы абсолютно темно, если бы не светящийся потолок и светящийся бассейн в центре.
È davvero bellissima — Это прекрасно. Я могу оценить все, что не относится к человеческому или рукотворному.
Туристы платят сотни долларов, чтобы посетить такие пещеры. Шансы, что на этом крошечном заброшенном острове есть такая пещера, невероятны.
— Ты знаешь, что висит у тебя над головой? — спрашиваю я.
Она поворачивает голову, показывая мне свой боковой профиль. Этого достаточно, чтобы сказать мне, что она заинтересована, и все же я не уверен, какого хрена я здесь.
— Светящиеся черви.
Ее рот на мгновение опускается, прежде чем ее взгляд устремляется вверх, голова откидывается назад, когда она смотрит на маленьких обманчивых существ.
Я ожидал, что она завизжит, что ей станет противно, но Сойер всегда поступает противоположно моим ожиданиям. Не отводя взгляда, она стоит, словно пытаясь подойти к ним поближе.
— Может, стоит закрыть его, пока кто-нибудь не заглянул.
Ее рот закрывается, щелчок зубов слышен на расстоянии нескольких футов.
— Почему они так светятся? — спрашивает она с удивлением.
— Это секреция, чтобы привлечь добычу.
Она задыхается, а я продолжаю:
— Такие пещеры есть и в Новой Зеландии. На самом деле это шелковые нити, которые появляются из яиц личинок. Они отрыгивают на них слизь и превращают их в нити водянистых, отражающих капель. Затем они освещают их своими хвостами и привлекают мух. Они тоньше, чем прядь волос, и могут сломаться, так что следи за своим ртом.
И снова он закрывается. Мне кажется, она даже не поняла, что ее рот снова открылся. Не могу не признать, что если бы она оказалась в пещерном пространстве, которое порождает всю ее ложь, это было бы похоже на правосудие.
Как по команде, ее губы снова начинают медленно раздвигаться.
Бросив взгляд в мою сторону, она спрашивает:
— Откуда ты все это знаешь? Ты что, ходячая энциклопедия?
Я пожимаю плечами.
— Я много чего изучал, когда получал диплом.
Она рассеянно хмыкает.
— Кто бы мог подумать, что секреция червей может быть такой красивой?
Я подхожу к ней, наслаждаясь тем, как ее тело чувствует мое. Мышечные связки, вздувающиеся от напряжения вдоль ее изящных плеч, и то, как напрягаются ее кости.
Мне нравится, что она чувствует меня. Боится меня.
Украсть у меня — худшее, что она когда-либо сделает мне, но я сделаю с ней гораздо хуже.
Она отступает от края, когда я приближаюсь, опускает голову и смотрит на меня.
Это мне тоже нравится. Заставляю ее так нервничать, что она не может оторвать от меня глаз, когда я приближаюсь к ней.
Мне хочется подойти ближе, чтобы услышать ее учащенное дыхание и увидеть, как темнеют ее голубые глаза.
Признаю, я ошибался раньше. Ее сладкая киска — не единственное, что вызывает привыкание. Не тогда, когда ее страх так же аппетитен.
— Ты когда-нибудь был в Новой Зеландии? — спрашивает она тихим тоном, бесполезная попытка отвлечься.
— Нет.
— Почему?
— Никогда не было повода.
— Даже ради светлячков?
— Нет.
Она затихает, воздух становится плотным от напряжения, настолько плотным, что я чувствую каждое движение ее тела в своем собственном.
Я слышу, как она сглатывает.
— Ты собираешься причинить мне боль?
— Да, — говорю я, мой член становится твердым от одной мысли об этом.