— Разве я уже не говорила тебе? Я трусиха, и я бегу. Если я тебе не безразлична, Энцо, ты позволишь мне остаться здесь. Возвращая меня в Порт-Вален... ты предлагаешь мне либо отправиться в настоящую тюрьму, либо вернуться к воровству.
Я позабочусь о тебе.
Слова на кончике моего языка, но я не могу их произнести. Мы почти не знаем друг друга, и большую часть времени проводили вместе, трахаясь, сражаясь или просто пытаясь выжить. У нас мало доверия друг к другу, и, черт возьми, она — воровка. Я не вижу, какое будущее может быть между нами. И все же, одной мысли о том, чтобы оставить ее позади, достаточно, чтобы привести меня в слепую ярость. Мысль о том, чтобы вернуться в Порт-Вален одному... без нее — непостижима.
— И в любом случае, — продолжает она, прежде чем я успеваю ответить, притворно изображая легкость в своем тоне, которой, я знаю, она не чувствует. — Я думаю, Сильвестр хочет, чтобы я осталась.
— Потому что он чертов урод, — горячо возражаю я.
— Он такой, — соглашается она, кивая головой.
И это все. Это все, что она может сказать.
Я качаю головой, пораженный тем, что она не боится его, как должна была бы.
В этот момент ее взгляд наконец-то переходит на меня. Она заставляет себя улыбнуться слабой улыбкой, в попытке успокоить меня.
— Не волнуйся, я привыкла жить с гадом. Я знаю, как с ними обращаться.
— В этом-то и проблема, bella — красавица, — говорю я, поддаваясь своим низменным инстинктам и забираясь на кровать рядом с ней. Ее глаза округляются по углам, но это только заставляет меня захотеть подползти ближе. Я ложусь рядом с ней, и хотя большая часть меня злится на нее, есть еще большая часть меня, которая не может ее отпустить. — Ты не должна была оказаться в таком положении, и ты, блять, не должна была привыкать к кому-то настолько мерзкому.
Она моргает, ее глаза стекленеют. Опустив подбородок, она пробормотала:
— Что, по-твоему, я должна делать? У меня нет другого выбора.
Я закрываю глаза, и хотя я уступаю ей, это не беспокоит меня так сильно, как я думал.
— Я буду защищать тебя, Сойер, — обещаю я ей. Ее глаза возвращаются к моим, снова расширяясь от удивления.
— Я не согласна с тем, как ты живешь, но это не значит, что я не понимаю. Ты не гребаный трус. Ты боролся всю свою жизнь и заслуживаешь отдыха.
Ее нижняя губа дрожит, и она зажимает ее между своими красивыми белыми зубами. И снова меня охватывает желание попробовать их на вкус. Это не просто желание, это потребность.
— Ты не можешь позволить им найти меня, — шепчет она.
— Единственный, кто когда-либо найдет тебя — это я, Сойер. Ты можешь прятаться от всех остальных, но ты не сможешь спрятаться от меня.
Она смотрит на меня с недоумением, пытаясь принять мои слова. Я и сам с трудом принимаю это, но это кажется правильным. Даже когда Сойер сделала мне что-то плохое, ничто в ней не вызывало таких чувств.
— Зачем тебе помогать мне?
Прикасаться к ней опасно, но я не в силах остановить себя. Я убираю несколько завитых прядей с ее лица, заправляя их за ухо. Она дрожит от моего прикосновения, что только усиливает голод, пронизывающий мой организм. Этого недостаточно — никогда не достаточно, но это все, что я могу дать прямо сейчас.
— Потому что я так много чувствую к тебе, Сойер.
Я позволяю себе один маленький кусочек и наклоняюсь, пока ее запах не окутывает меня. Она пахнет соленым океаном и чем-то сладким. Крошечный вздох проносится по моим губам, и я понимаю, о чем она думает.
Переместив руку на ее шею, я крепко сжимаю ее, чтобы удержать на месте, хотя она все равно застыла.
— Не двигайся, — предупреждаю я ее, и она отвечает лишь дрожащим выдохом.
Мой рот прижимается к ее рту, и я высунул язык, чтобы лизнуть ее верхнюю губу, чуть не застонав от мятного привкуса ее дыхания.
Переместившись к краю ее рта, я нежно целую уголок, а затем еще один, дальше по щеке.
— Это ненависть? — кричит она, дрожа от моих прикосновений.
— Я не ненавижу тебя, — говорю я. Еще один поцелуй.
— И ты заслуживаешь жизни. Настоящей. — Поцелуй.
— Вернись со мной, bella — красавица. — Поцелуй. Этот поцелуй соленый от единственной слезинки, скатившейся с ее глаза.
— Ты действительно этого хочешь? — спрашивает она, ее голос хриплый. — Что я тогда буду делать? У меня нет возможности содержать себя...
— Ты будешь работать на меня.
Она отпрянула назад, уставившись на меня выпученными глазами.
— Ни в коем случае. Я не полезу в воду с этими... этими чудовищами.
Смех вырывается из моего горла прежде, чем я успеваю подумать, чтобы остановить его. Мы оба замираем, но, черт возьми, если я сегодня нарушаю правила, то с таким же успехом я могу нарушить их все.
Она приподнимается, ее пальцы удивленно гладят мои губы.
— Сделай это еще раз.
— Ни в коем случае, — говорю я, хотя затянувшаяся ухмылка отказывается полностью исчезнуть. В ее глазах появился блеск, и я вижу его впервые с тех пор, как познакомился с ней. Если бы я не знал ничего лучше, я бы сказал, что Сойер сейчас действительно счастлива. И то, как это заставляет мою грудь сжиматься и хотеть смеяться, как маньяк, только чтобы увидеть, как она светлеет, по меньшей мере, обеспокоило меня.
— Несмотря на то, что я сделал с тобой на лодке, я не заинтересован в том, чтобы превратить тебя в корм для акул.
С этим напоминанием ее рука соскальзывает, и на ее лицо падает тень.
— Это было очень дерьмово.
— Да, — соглашаюсь я, чувствуя сожаление, которое поклялся никогда не испытывать. — Многие сказали бы, что дерьмовее, чем ты заслуживала.
Она поднимает брови.
— Ты бы так сказал?
После паузы я признаю:
— Да. Ты этого не заслужила.
Ее глаза сузились.
— Тогда извинись.
Мой взгляд падает на ее приоткрытый рот, пухлые и гладкие розовые губы, а затем возвращается к ее детским голубым глазам.
— Прости, — пробормотал я, давая ей понять, насколько я искренен. Потому что я сожалею. Я напал на нее, и мы оба это знаем. Я представляю, что если бы моя мать была рядом, она бы ушла от меня тогда, если бы знала, что я так обращаюсь с женщиной.
Она улыбается, широко и ярко, как солнечный свет, пробивающийся сквозь грозовые тучи после сильной бури.
— Я не прощаю тебя, — говорит она, быстро вырываясь из моих объятий и пользуясь моим ошеломленным молчанием. Затем она отступает назад и натыкается на круглый стол, опираясь на него переплетенными пальцами. Внутри меня сидит зверь, готовый вырваться и снова поймать ее в ловушку.
— Нет, пока ты не извинишься передо мной должным образом, — заканчивает она.
Мои брови опускаются, и я выпрямляюсь, опираясь на колени, и молча смотрю на нее, ожидая, пока она объяснит, что она имеет в виду.
— Все это время ты был для меня невыносимо яростным мудаком. Да, я облажалась, но ты... действительно чертовски злой, и ты задел мои чувства больше, чем я хочу признать.
Я медленно киваю.
— Ты права.
Чувствуя себя бодрой, она продолжает:
— Если ты хочешь, чтобы я осталась с тобой — выбрала тебя — тогда я хочу, чтобы ты встал на колени и извинился за то, как ты со мной обращался. — Говорит она мне, указывая на пол для большей убедительности.
Я зажимаю нижнюю губу между зубами, захватывая плоть и сильно прикусывая. Коварное чувство поднимается в моей груди. Оно темное и злое, и от него мне хочется чертовски улыбаться. Я хочу схватить ее за горло и выплеснуть все свои самые темные желания на ее плоть — зубами, руками и членом.
Это и гордость, и желание, и непреклонная потребность дать ей все, что она хочет.
Потому что, черт возьми, я горжусь ею за то, что она заставила меня умолять ее о прощении.
Сойер заслуживает лучшего, чем то, что я сделал с ней. Мы оба по-своему сломлены, и вместо того, чтобы увидеть это и понять ее, я позволил своей обиде управлять мной. И все, что я сделал, это причинил ей боль.