Эд вошёл и поклонился, остановившись от конунга в трёх шагах. Тот небрежным жестом пригласил его подойти ближе и указал на кувшин, стоявший на столе между канделябрами.
— Сделай одолжение, побудь сегодня моим виночерпием. Себе тоже налей.
— Благодарю, мой конунг, но я уже пьян, — вежливо отозвался Эд.
— Правда? — удивился тот. — С виду и не скажешь. Зачем ты напился?
— Со страху, наверное.
— Руки не дрожат?
Эд вытянул руки перед собой ладонями вверх. Конунг придирчиво осмотрел их.
— Хм. Ты точно пьян? Как бы там ни было, гляди не разлей вино. Это тартоллон семьсот шестидесятого года. Робрин — ну, знаешь, мой хранитель вин — выл и рыдал, когда я уносил бутылку из погреба.
Эд серьёзно кивнул, давая понять, что осознаёт ответственность поручения, и ловко и аккуратно разлил вино — сперва конунгу, потом себе.
— Садись, — сказал лорд Фосиган.
Эд сел. Они молча выпили. Вино оказалось достойным своей легендарной репутации.
— Я вот весь день думаю, — проговорил Грегор Фосиган, — кто же ты всё-таки: дурак или предатель. Как полагаешь, к какому выводу я в итоге пришёл?
Эд задумался на мгновение. Потом ответил:
— Ни то ни другое.
— М-да? Почему ты так думаешь?
— Если бы вы решили, что я дурак, то не стали бы звать меня для разговора. А если бы сочли предателем, то не доверили бы разливать вино.
Конунг широко ухмыльнулся.
— Ты дьявол, Эдо! И откуда ты всё всегда знаешь?
— Не всё и далеко не всегда, — честно признался Эд. — Вот, к примеру, я понятия не имею, зачем вы меня сейчас позвали.
— Но повод-то тебе известен.
— Повод никогда не имеет значения, мой лорд.
Конунг вздохнул, рассеянно поглаживая ножку кубка. Драгоценные камни на его пальцах ярко и болезненно вспыхивали в свете свечей.
— Он умер? — спросил Эд.
— Нет. И это, видимо, чудо и милость Гилас… или жестокосердие Молога, как посмотреть. Если бы твой клинок вошёл хоть на полдюйма глубже, то пронзил бы его мозг. Но ты всего лишь разрубил ему челюсть и скулу, отсёк большую часть языка и лишил правого глаза. Мой лекарь шесть часов зашивал ему рану. Она не опасна, хотя и сильно кровоточила.
— Что ж, слава богам, — сказал Эд и залпом осушил кубок.
Конунг посмотрел на него так, как будто он только что снял штаны и опорожнился прямо на ковёр.
— Ты что творишь, поганый смерд?! Кто же так пьёт тартоллон?! Одного кубка должно хватить не меньше чем на час!
— А-а. Я не знал, — сказал Эд и налил себе ещё вина — оно ему действительно понравилось.
— Посмотри на меня, Эдо.
Эд поставил кувшин на стол и взглянул в чёрные глаза конунга.
— Ты хотел убить Сальдо Бристансона?
— Нет, мой лорд.
— Ты знаешь, что я собираюсь отдать за него Лизабет. Ты понимаешь, что это означает?
— Да, мой лорд.
— Неужели? И что же?
— Это означает, что после Квентина — он второй ваш наследник.
— Да. Второй, — повторил конунг и смолк.
Эд виновато покосился на кубок.
— Можно, я выпью? — попросил он.
— Нет. Ты не умеешь пить хорошее вино. Просто удивительно, за три года так и не научился.
— Таким хорошим вы меня раньше никогда не поили.
— И правильно делал, как теперь вижу. Нет, не трогай. Я велю принести тебе какой-нибудь дряни вроде аутеранского.
— Не надо. Я бы, с вашего позволения, лучше закурил.
Конунг поморщился, но кивнул.
— Молог с тобой, кури.
Какое-то время Эд раскуривал трубку от свечи, а конунг рассеянно потягивал вино. Потом лорд Фосиган сказал:
— Лизабет была у меня сегодня. Требовала твоей казни.
Эд, только что сунувший мундштук трубки в зубы, застыл и посмотрел на него с изумлением.
— Я тоже удивился, — кивнул конунг. — Она всегда хорошо о тебе отзывалась. А теперь говорит, что ты убийца и изменник.
— Почему убийца? И почему изменник?! — возмутился Эд и, не дожидаясь ответа, тут же спросил: — А что со свадьбой-то теперь?
— Да ничего. Сперва думали отложить, но лекарь заверяет, что лорд Сальдо будет как огурчик уже через неделю, когда спадёт опухоль. Эд, я надеюсь, между тобой и моей дочерью ничего нет, — спокойно добавил конунг, словно это было естественным продолжением сказанного раньше.
Эд вытащил трубку изо рта.
— Есть, мой лорд. Я на ней женат. И, между прочим, это была ваша идея.
— Ох, Эдо, Эдо, — вздохнул конунг. Он сидел откинувшись на спинку кресла, и на свету была только нижняя часть его лица — кончик носа и губы, почти терявшиеся в бороде. — Эдо…
— Что, мой конунг?
— Ты не боишься выйти отсюда прямо на плаху?
Эд обдумал ответ, неспешно попыхивая трубкой. Сладковатый дым белёсой дымкой колыхался между двумя мужчинами, сидевшими по разные стороны стола.
— Нет, — сказал Эд наконец. — То есть, вполне вероятно, однажды именно это и случится. Но не сегодня. Просто рано или поздно я вам окончательно надоем, и тогда вас начнёт раздражать то, что раньше забавляло… словом, ваше терпение иссякнет, и вы казните меня. Но это будет, если ненароком я оскорблю вас, а не одного из ваших слуг.
Повисло недолгое молчание.
— Всё верно, — сказал конунг. — Всё верно, Эдо. Но ты кое-чего не учёл. Мои слуги — это члены моего клана. А в случае с Сальдо Бристансоном — это и члены моей семьи. Сперва мой клан, потом боги, потом конунг, потом я — это святой закон для каждого, кто родился дворянином или стал им. И тот, кто оскорбит мой клан, трижды оскорбит меня. Подумай об этом как-нибудь на досуге.
— Вы бы хотели, чтобы я отверг вызов лэрда Сальдо? — спросил Эд.
Конунг нахмурился.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что, отвергнув вызов или поддавшись во время поединка, я бы оскорбил ваш клан. И трижды оскорбил бы вас. Мой лорд, скажите, что, по-вашему, я должен был сделать?
— Этого я не знаю, — спокойно сказал конунг. — И не это меня тревожит. Меня тревожит то, что я не знаю, что ты хотел сделать. И удалось ли тебе это.
Эд не ответил. Конунг продолжил, так же ровно и невозмутимо:
— Пойми меня верно, мальчик. Если ты поссорился с Сальдо Бристансоном, дрался с ним и едва не убил — я могу это понять, хоть и не одобрить. Но ты один знаешь, была ли это обычная ссора, был ли это обычный поединок и что двигало тобой — оскорблённая честь или расчёт. Сальдо, возможно, знает ответы на эти вопросы, но сейчас затруднительно получить их от него.
Он смолк, будто приглашая Эда объясниться. И любой на его месте принялся бы возмущённо и пылко заверять, что это была самая обычная ссора — тому два десятка свидетелей, бывших позавчера в «Серебряном роге», что это был самый обычный поединок — тому свидетели секунданты и жрецы Дирха, и что это была самая заурядная, хотя и трагическая случайность — тому свидетели боги. Закончив свою пламенную речь, любой на месте Эда умолк бы, тяжко дыша, а завтра утром был бы казнён.
Эд знал всё это, а потому сказал:
— Я их ненавижу, мой лорд. За то, что они меня презирают, и презирали бы, даже если бы вы отдали мне Лизабет, а не Магдалену. Даже если бы вы произвели меня в главнокомандующие — проклятье, тогда бы они презирали меня втрое сильнее!
— Нет. Тогда бы они тебя боялись. Ты и жив-то до сих пор только потому, что не проявляешь интереса к придворной карьере… ты ведь не проявляешь его, не правда ли, Эд?
— Это вы мне скажите, — фыркнул тот. — Я тут уже три года, и до сих пор не могу понять, зачем. Милорд, ответьте честно: вы сами меня разве не презираете? Только правду.
Конунг рассмеялся.
— И за что я только люблю тебя, не знаю.
— А я знаю, — откликнулся Эд. — Но вам не скажу, и не просите.
Лорд Фосиган засмеялся снова.
— Ладно, юный ты безбашенный поганец. Можешь идти. Магда знает, где ты?
— Нет. Я не был дома с утра.
— Извелась, должно быть, бедняжка. Ты не очень груб с ней?
— Совсем не груб. Она разве жаловалась?
— Нет, это меня и тревожит. Ладно, убирайся вон, пока я не одумался.
— Разве вы всё ещё меня подозреваете? — беспечно спросил Эд, зная, как опасен этот вопрос, и именно поэтому совершенно не в состоянии от него удержаться.