Так это будеть, конечно! Боялась ли она смерти? Нет. Ведь Мечке смерть представлялась лишь падением в пустоту.
Она напрасно пыталась развлечь его. Они сидели перед камином, крепко обнявшись, в полном молчании, словно перед разлукой. Она догадывалась, как он должен был сам страдать, — вдвойне страдать, ибо он никогда ничего не говорил о себе.
И когда он ушел, она осталась сидеть в той же позе, словно печаль сковала все ее движения.
Она припоминала его замкнутое бесстрастное лицо, пряди седеющих волос, чуть-чуть согнутые плечи, на которые словно легла невидимая тяжесть. Что она могла сделать для него? Что она могла изменить?
Теперь английские чаи у Шевыревой протекали при дневном свете, слегка голубевшем к пяти часам.
За столом собиралось больше мужчин, чем дам, ибо дамы предпочитали кататься или гулять.
В эту среду Шевырева увидела у себя только Мечку и одну драматическую актрису. Он пили чай, сосали ломтики ананаса или конфету и вспоминали городские сплетни. Артистка принуждена была поминутно натягивать бархатные брэтели на свои обнаженные плечи. Казалось, ее зеленоватое платье с пеной желтоватых кружев то и дело спадает вниз. Она говорила, что сегодня у милой мадам Г. вечер, куда приглашены Эрна Фиксман и поэт Улинг. Ей польстило изумление Мечки.
Закуривая, она пустилась в подробности. О, да… судьба этих двух не совсем обыденна. Эрна попала в руки мецента и готовится в драму. По словам других, у нее больше задатки. А Улинг уже и теперь знаменитость. Его стихи восхитительны. Он безобразен и очарователен.
Шевырева предложила поехать к Г.
— Но у меня нет приглашения, — сказала Мечка.
— Туда приезжают запросто… а вы ведь знакомы к тому же?
— Да.
Они живо поднялись. Толпа гуляющих была огромна. Экипажи часто останавливались. Красивая головка Шевыревой в парчевой шапочке с султаном иногда высовывалась из меха и кланялась.
Мечка начала тяжело кашлять, закрывая свой лихорадочно пылающий рот букетом фиалок. Она жалела, что поехала. Лучше было бы остаться у себя, велеть зажечь огонь, самой приготовить чай и ждать ксендза Иодко… Возможно, он вырвался бы на минутку.
— Как вы, однако, кашляете, — заметила Шевырева, — отчего вы не уезжаете на юг?
Артистка вкусно сплетничала о доме, куда они ехали.
Мальчишки бежали с левкоями за экипажем. Нигде еще не зажигали электричества. Небо бледное настолько бледное, что напоминало стекла витрин, одно оставалось спокойным.
В большой зале мадам Г. открыла все окна. Дамы кутались в мех, не снимая шляп. Они продушили своими юбками всю квартиру — запах неопределенный, смесь различных духов и цветов, острый, въедающийся, беспокойный.
Эрна Фиксман, ослепительно одетая, сидела, окруженная молодежью. Она кивком головы поздоровалась с Мечкой и посмотрела на нее понимающими глазами. Да, эта умела завоевывать жизнь!..
Тут же стоял Улинг, непроницаемо равнодушный, слегка щуря светлые усталые глаза. Хозяйка дома вдела ему в петлицу белую камелно.
— Она с запахом, — сказал он двусмысленно Мечке.
Потом он переходил от одной группы к другой, выслушивал комплименты. По всем углам шептались о нем.
Янко Зноско, в короткой юбке и жилете мужского покроя, имела свой обычный преувеличенно-развязный вид. Она спорила об искусстве с видным художником и потешала того безмерно.
В другой гостиной Мечка натолкнулась на Юраша. Ах, вот уж кто был приличен, элегантен донельзя. От его грима и небрежности не осталось и воспоминания.
Он поцеловал руку у Мечки. Как давно они не встречались! Он вспомнил Женеву, «Синий топаз», свои мытарства.
— Я едва не потерял душевного равновесия, — сознался он доверчиво.
Потом Юраш засмеялся.
— А вы видели мою невесту? Янка — премиленькая сегодня.
Зноско шла к нему в эту минуту, бесцеремонно зевая.
— Тебя ищет Улинг, — бросила она жениху.
Мечка смотрела вслед Юрашу.
— Итак, это решено, Янка?
— Что именно?
— Ваша свадьба.
Янка усмехнулась, прямо глядя на нее.
— Не вы одна, Мечка, делаете, безумства…
— Я не понимаю вас…
— Ба! Грех тянет.
И живо схватив Мечку за руку:
— Я сказала гадость, простите меня. Я ведь ничего не знаю о вас определеннаго… так… намеки… слухи…