Он сидел и отламывал кусочки от какой-то палки, отламывал и отламывал, мелкие-мелкие кусочки, и бросал их на землю. И мы с ним оба молчали довольно долго. Мне хотелось домой, но в то же время хотелось остаться, чтобы досказать все-таки эту историю.
«Ну, а потом? — спросил наконец Петер. — Что было дальше, когда он протрезвился?»
«Дальше-то? Мама в ту ночь спала в большой комнате. Потому что пахло от него, честно говоря, не очень приятно. И, когда мы на следующее утро убегали в школу, он еще не вставал. Мама, кстати, перед уходом на работу оставила нам на столе завтрак, хотя вообще она никогда этого не делала. Но, может, у нее просто времени было больше в то утро. Во всяком случае, мы с Куртом были довольны.
Когда мы вернулись из школы, я и Курт, — в тот день мы с ним кончили в одно время, — родитель стоял возле одного из недокрашенных окон и что-то такое делал. Мы прошли как раз мимо него, когда входили в дом, и мы сразу обратили внимание, что работает он как-то не по-настоящему. Просто ковыряется с этим окном, потому что чувствует себя виноватым. И, уж само собой, он при этом не насвистывал. Да и по лицу его было совершенно ясно, что ему не до свиста. Хотя, конечно, очень может быть, что у него просто башка трещала после вчерашнего впрыскивания.
Но, мне кажется, главное было все-таки то, что он чувствовал себя неловко. Во всяком случае, когда он здоровался с нами, то отвел глаза в сторону и голос у него был непривычно тихий. А мы с Куртом, как ты, вероятно, догадываешься, тоже не бросились ему на шею с радостными криками. Буркнули «здравствуй» и пошли к себе. А немного погодя оба опять ушли. Не знаю, куда отправился Курт, а я лично пошел к Каю Ове. И просидел у него до самого ужина.
За столом мы почти все время молчали. А потом я и Курт ушли в кино. Нам казалось, что, наверно, лучше, если нас не будет дома. То есть мы думали, может, предки захотят друг с другом побеседовать.
На следующий день все вроде стало опять как обычно. Ну, и мы больше не заводили об этом разговор».
Глава 8
«Прошло несколько дней, и он опять взялся за окна, но дело почти не двигалось. Так, повозится немножко, покопошится и бросит. Все время хватался то за одно, то за другое, но до копна ничего не доводил. Начал, например, красить нашу с Куртом комнату, думал, я уверен, сделать нам приятное. Но даже не спросил нас, чего мы хотим, и цвет выбрал какой-то немыслимо занудный. А потом так и не кончил. Выкрасил последнюю стенку до половины — и больше ни с места, а спросишь его, когда же он докрасит, обижается. И окна он, кстати сказать, тоже так и не довел до конца. Когда мы переезжали, последнее окно оставалось недокрашенным. Он, по-моему, никак не мог взять себя в руки. И не чувствовал больше радости, когда что-то делал.
Дурацкое было время. И ты представляешь — мне ужасно не хватало его свиста, я просто невероятно по нему скучал. Причем, если бы отец нашел вдруг тогда работу, я бы, наверно, так и не заметил, что в хорошем настроении он всегда насвистывает. Это ведь я только потом уж сделал такое открытие. Когда начал все вспоминать и обо всем раздумывать. Чудно все-таки, правда? Знал его столько лет, а по-настоящему узнал только после того, как с ним расстался.
А тогда, я тебе признаюсь, я все время на него злился. Потому что все у нас испортилось и полетело кувырком, и мне казалось, что это он виноват. Конечно, в каком-то смысле так и было. И все-таки нет, виноват был не он, ведь не сам же он захотел стать безработным. Наоборот, у него отняли его работу. А он просто не выдержал этого удара. Но я-то только потом уж в этом разобрался.
Ага, ну ясно, я уже вижу, ты смотришь на меня и думаешь, что я малость того. Ну, а если бы ты сам оказался на моем месте? Так вот, я тебе точно могу сказать: если ты привык, что у тебя есть и мать и отец, а потом у одного из них мозги постепенно сдвигаются набекрень и остается вдруг одна только мать, а отца уже нет, то ты хочешь не хочешь, а призадумаешься. Начнешь шевелить всеми своими извилинами, понял? И тогда до тебя много чего дойдет, чего раньше не доходило. Хоть от этого и больно. То есть, я хочу сказать, веселого в этом мало. Я, может, знаешь, как его любил!
В общем, жить с ним в одном доме становилось все трудней и трудней. Однажды мы приходим из школы, а он даже со стола за собой не убрал, как позавтракал, так все и оставил. И ты знаешь, что он сделал?»