Так вот, значит, рассказывать про родителей всякие такие вещи я не люблю, и, хотя Петер начал меня выспрашивать, я не стал больше ничего говорить. Я вдруг заторопился, заторопился — неохота мне стало вспоминать, как тогда хорошо было, потому что все равно же все потом разрушилось. И я ни с того ни с сего выпалил:
«Ну, а потом, через несколько дней, он начал пить по-настоящему, не один, а вместе с приятелями».
Я, конечно, сказал неправду — взял вдруг и бухнул. То есть вообще-то это правда. Но только все произошло не в два и не в три дня, а развивалось постепенно, в течение долгого времени. Но мне расхотелось подробно рассказывать. Со всеми деталями, как я рассказывал до сих пор. Наверно, из-за того, что Петер так заинтересовался взаимоотношениями моих родителей. Мне стало противно, вот я и скис. Хотя, будь я на его месте, я бы небось повел себя точно так же, Да, пожалуй. Все-таки интересно же. Если только речь идет не о твоих собственных предках.
Ну вот, а что касается попоек вместе с приятелями, так это сделалось не вдруг — раз и готово. Все на пилось незаметно и, я подозреваю, задолго до того, как мы это обнаружили. Мы, собственно, впервые поняли, что это серьезно, когда он однажды пропал и вернулся домой перед самым ужином. И я не совру и даже не преувеличу, если скажу, что с того времени, когда он был трезв, прошел явно не час и не два. Он подкатил на такси и для начала споткнулся о циновку в прихожей и бацнулся физиономией об пол. Так, знаешь, звучно — с фанфарами, литаврами и барабанным грохотом.
Курт, конечно, сразу прокомментировал:
«Ну-ну-ну! Так-так-так! Вот и явился наш квартирант».
И тут произошло нечто странное. Мама вдруг вскочила и влепила Курту пару затрещин. Сперва по правой, потом по левой щеке, да так припечатала, что ой-ой-ой. Звонкие такие оплеухи: шлеп, шлеп! После чего наша матушка бросилась в прихожую и подхватила несчастного бродягу. В общем, в тот вечер мы впервые ужинали втроем.
Теперь-то, задним числом, я, конечно, понял, что это бывало с ним в те дни, когда он ходил в профсоюз за пособием. Ну да, потому что все остальные, которые ходят туда за деньгами, они ведь тоже выброшены за борт, как и он. Так что их можно понять. Как мне кажется. Во всяком случае, я пытаюсь. Так уж с ними получилось.
Когда мы приходили домой, то видели, что все прибрано и он все-таки на ногах и соображает. До такого безобразил, о каком я рассказал, доходило не очень часто, но случалось это всегда в одни и те же дни. И самое ужасное, что на следующий день он чувствовал себя препаршиво. Но я не стал рассказывать всего Петеру. Из-за того, что он так реагировал, когда услышал про эти поцелуи в спальне. Не понял он главного. Поэтому мне расхотелось углубляться в подробности.
«Ну, а потом, через несколько дней, он начал пить по-настоящему, не один, а вместе с приятелями».
Вот и все, что я ему сказал, и с этого места начал рассказывать дальше:
«Как-то раз я прогулял школу и выследил его. Сперва они выпили несколько бутылок пива прямо на улице, сидя на скамейке, а потом отправились в кабак, и тогда я пошел домой. Я, собственно, и раньше догадывался, что все происходит таким образом, просто хотел удостовериться. Но ты пойми, остальные-то, с кем он там встречался, тоже были выброшены за борт. Тоже были безработные и точно так же выброшены за борт, как и мой родитель. Поэтому нельзя о них судить по этим выпивонам. Это просто результат, одно тянет за собой другое. Как бы тебе сказать… это почти что… то есть… во всяком случае, это так же естественно, как то, что они остались без работы. Да нет, я знаю, ты все равно ни черта не понял, твой-то отец не безработный. Ему есть для чего вставать по утрам с постели. Да, да, именно, попробуй-ка на это возразить. Вот это-то и твердил все время мой отец, когда мы уговаривали его взять себя в руки. «А для чего? — спрашивал он. — Для чего мне вообще вставать по утрам?»