«Сдохнуть можно, такая тощища! Шутка ли, полмесяца уже ни черта не делаю».
«Золотко ты мое, — говорит мама, и я, как услышал, что она его «золотком» назвала, сразу смекнул, что тут, конечно, дело нечисто — моя мама не из тех, кто такие словечки направо и налево разбрасывает. — Золотко мое, — говорит она, — ты в самом деле так соскучился по работе?»
«Дьявольщина! Ясно, соскучился, а ты как думала? — вопит родитель. А сам весь забурлил, запенился, как все равно хороший лимонад, если его взболтать. — Или, по-твоему, очень весело с утра до вечера торчать в этом поганом домишке? Ходишь как идиот туда и сюда, туда и сюда, а руки приложить не к чему!»
«Да, да, — говорит мама, и я так и вижу по ней, как она изо всех сил старается выглядеть огорченной. На самом же деле это была чистейшая хохма от начала до конца, и единственный, кто этого не усек, был мой родитель. — Да, да, я прекрасно знаю, как тебе тяжело, дружочек».
Зто ее «дружочек» — от него же прямо-таки разило подвохом. Настолько все было ясно, что хоть караул кричи. Но родитель влопался как миленький. Сам, своим ходом полез в силки.
«Нет, ты меня пойми, — канючит он. — Топчешься день-деньской по дому, и пользы от тебя ни на грош. Ну правда, что делать-то? Разве что сидеть руки в карманы да глазеть в окно».
«Да уж, — говорит мама, напуская на себя опечаленный вид. — Но, знаешь, я думаю, что найду для тебя работу».
«Где? — Родитель даже подскочил. Совсем ополоумел. — Когда я могу начать?»
«Да прямо хоть сейчас, — говорит мама. — Правда, на ней столько не заработаешь, сколько ты привык получать».
«Да черт с ними, с деньгами! — орет родитель. — Лишь бы хоть что-то делать. Проработаю какое-то время, можно, наверно, на сдельщину перейти. Так где это?»
«Сейчас я тебе покажу, — говорит мама и встает со стула. — Пошли!»
Лицо у родителя по-чудному вытянулось, но он тоже встал и пошел за мамой. А я всадил локоть Курту в бок.
«Во дает наша мать! — шепнул я ему. — Теперь или потеха будет колоссальная, или колоссальный скандал. И я таки сильно опасаюсь, что будет скандал. Пожалуй, надо уматывать».
Получился, конечно, скандал. Да такой жуткий, что ты представить себе не можешь. Родитель совсем взбесился. Ну еще бы, мама потащила его за собой в прихожую и открыла стенной шкаф, в который отец — могу на спор жирного дождевого червя проглотить — ни разу не заглядывал с тех пор, как мы купили этот дом. А в том шкафу стоял пылесос!
Нам было не слышно, что мама ему говорила. Но если котелок у тебя варит, то ты и сам без труда догадаешься. Что-нибудь вроде того, что у нее, слава богу, работа есть и скучать некогда, ей не приходится ломать голову, как время убить.
Зато уж каждое слово родителя нам прекрасно было слышно, и не только нам, но наверняка и соседям в двух или трех домиках по обе стороны от нашего. Он орал во всю глотку. Что-то такое про «чертову бабу, у которой хватает совести бить лежачего», и что «он-то, дурак, обрадовался, что может наконец получить работу».
В каком-то месте ему, видимо, пришлось поставить точку, чтоб набрать воздуху. Во всяком случае, он сделал паузу, и тут мы услышали маму — к этому времени она уже тоже успела разогреться:
«А когда кончишь пылесосить, Карл, то посмотри, не удастся ли тебе найти нож и пакет с картошкой. Для начала советую поискать в кухне».
Тут родитель опять завелся со страшной силой, но мы не выдержали и оба смылись, и я и Курт. Через заднюю дверь. Пошли в кино.
Когда мы вернулись, то обнаружили, что дом наш пока еще цел, в чем мы, между прочим, сильно сомневались. А когда мы вошли в большую комнату, то увидели, что предки как ни в чем не бывало сидят за столом на привычных местах. Они даже не поинтересовались, где мы пропадали. Ну, мы пожелали им спокойной ночи и ушли к себе. Но, проходя мимо, я успел заметить, что у отца в чашке был кофе, а не чай.
Уснул я тогда не сразу, никак это все из головы не выходило. Вернее, не то что не сразу, а полночи, наверно, лежал, думал.
Их, в общем-то, можно было понять. Причем обоих, и того и другого. Мама с утра до ночи работает как вол, присесть некогда, она и на фабрике, и обед готовит, и квартиру убирает, и посуду моет — все на свете. А родитель, видите ли, топчется по дому и подыхает со скуки, не знает, как ему время убить. Мог бы, конечно, догадаться хоть чуточку помочь.
Но, с другой стороны, она тоже перегнула палку — слишком уж больно его долбанула. Я хочу сказать, он же уши развесил, обрадовался, что нашлось для него какое-то место. Хотя, черт дери, — ну, с работы его выгнали, но черепком-то своим работать ему же, кажется, никто не запрещал!