- Сядь, - приказала Лена, взяв меня за руки, - помолчи...
- Да-да... Спасибо...
Я укладываюсь на топчан и тотчас засыпаю.
Затем вечером:
- Никто не знает, - говорю я, выспавшись, - что будет зимой, в том самом декабре, о котором только и знают, что галдят все газеты, все телепрограммы, все парикмахерши и продавцы селёдки...
Тот декабрь прошёл незамеченным, и вот только сегодня, сейчас...
- Я выключаю диктофон, - говорит Лена, - на сегодня хватит.
- Понимаешь, - говорю я, - когда Архимед попросил...
- Все вы тут Архимеды! Вам только дай точку опоры - вы землю перевернёте!
Всё это привело к тому, что
- Я полагаю, - говорит Лена, - что пришла пора спросить очевидцев.
- Каких ещё очевидцев, - говорю я, - весь мир стал свидетелем!
- Правда ли, - говорит Лена, - что как-то вдруг... в одночасье... и на обоих полушариях, как только забрезжил рассвет, в движение пришло...
Мне трудно всё это представить.
- Я думаю, - говорит Лена, - пришло время взглянуть в лицо фактам. Расскажи про Жору.
- А я о ком рассказываю?
- Ни о ком! Так... сяк... Мерзость какую-то. Расскажи про Жору... Ну как его... Подробненько... Жору уложили на крест... Дальше... Что дальше-то?..
- Обычное дело: Жору уложили... Да нет! Он сам уселся на крест... Улёгся уже - руки в стороны... В желтых спортивных трусах... Голый!..
- Ты сам-то видел?
- Ну как я мог видеть? Юля рассказывала. И она же сняла всё кинокамерой... Крупный план и... Гвозди... Это ужас какой-то: гвозди... Сперва кисти рук прикрепили к перекладине скотчем. Не пойму до сих пор, зачем нужны были эти сизые кованные гвозди. Сперва руки, затем ноги... скотчем... обе к стояку... Жора морщился, что-то говорил, подсказывая, как это лучше сделать...
- Кто крепил-то? - спрашивает Лена.
- Ушков. Старательно... С Ергинцом Валерочкой... Там ещё усердствовали Авлов с Переметчиком, кто-то ещё... Люська, Светка... Кривясь и тихо голося... Попискивая...
Журналисты не давали ни проходу, ни продыху... Лезли всей свой биомассой, сверкали фотовспышками...
- Ты рассказывал уже...
- Да. Затем-таки решили обмотать всё тело скотчем - так надежнее. Начали с лодыжек... Крест приподняли над землёй... как байдарку... и мотали, мотали... Голени, коленки, бёдра... И так аж до шеи... Затем каждую руку от плеч до кистей... Примотали, как приклеили, прилепили к кресту... Жоре трудно стало дышать, он просто возопил немо: вы что, мол, не видете - нечем дышать!.. Распороли скотч вокруг груди... Так - лучше, так - легче... Дыши - не хочу!..
- Что же Жора?
- Кивнул благодарно. И наблюдал за всем этим действом, так сказать, свысока...
- Крест установили?
- Да нет пока... Пока лежал на песке...
- Как же «с высока»?
- Так.
- Затем...
- Все лезли с советами: здесь - так, а здесь - вот так... Не перетягивай!.. Не зажимай!.. Жора только кивал с благодарностью... Улыбался...Вяжите-вяжите... Крепко!.. Не то... Не то... Никакого сопротивления. Глаза синие-синие... Улыбающиеся. Будто распятие для него - очередная забава... Игра... И тут ещё эти папарации:
- Скажите, Георгий...
- Не считаете ли вы?..
- А ты не находишь, что?..
Кто-то и в самом деле ему «тыкнул» и Жора не послал того куда подальше. Все вдруг тотчас и осмелели:
- Ты до сих пор надеешься, что твоё распятие?..
- Жор, зачем весь этот спектакль?
- Тебе пива дать?..
Ушков гнал всех приставал прочь, прочь...
Жорино интервью...
Наталья молчала.
- ...истинно говорю тебе, - рассказывала Юля, - это был театр, весь мир - театр, и мы в нём были актёры, шекспировцы и мольеровцы, островсковцы и даже маркзахаровцы и эти, конечно, и наши михалковцы и мирзоевцы, и... все экраны были залиты лучшими фильмами лучших режиссёров - спилбергами, тарковскими, кустурицами и кончаловскими, михалковыми, феллини и люками и даже учителями и... Да-да, - рассказывала Юля, - фестивали кино и в Берлине, и в Каннах, и по всему побережью Средиземного моря и по другим морям и океанам, Тихому и Атлантическому, начиная с Индийского и кончая Северным Ледовитым, танцы и смех, слёзы радости даже на самом Северном полюсе Земли, и на Южном естественно, на самых высоких и каменистых, свободных от снега его вершинах, даже при минус шестьдесят семь и даже ниже, под землей, в этом городе, где своё собственное солнце, и на глетчерах, на этих ползучих глетчерах всей Гренландии, с риском для жизни на глазах у испуганных белых медведей и моржей и тюленей, у молчаливых и изумлённых пингвинов...