Поджог гламурного «Кадиллака», принадлежавшего Мандрыкину, стал, конечно же, для провинциального городка событием эпохальным. Естественно, подключились следователи. Быстро выяснилось, что поджог был организован подручными средствами. Так что версия владельца о том, что на его собственность покушались бандиты, подверглась сомнению. Просто кто-то сумел незаметно подсунуть в колесную арку поближе к бензобаку бутылку с горючей смесью. В пробку был вставлен подожженный фитиль – этакий примитивный замедлитель. Длина фитиля, скорее всего, была отмерена таким образом, чтобы машина полыхнула раньше, чем в нее сядет Мандрыкин. Кто и когда успел подсунуть «адскую бутылку», так и не было выяснено. Единственные, кто могли хоть что-то припомнить, хотя и не находились возле машины с самого начала ее пребывания на площади, были лейтенант и сержант дорожно-постовой службы. Они дали показания, что видели рядом с «Кадиллаком» мотоциклиста в кожаной куртке и в шлеме с зеркальным забралом. Из номера транспортного средства сержант запомнил лишь две цифры, да и то не мог с уверенностью сказать, в каком порядке они были расположены. О старушке с лукошком главные свидетели упомянули вскользь – мол, видели ее, с любопытством смотрела на пылающую машину. Так ведь и десятки других стариков пялились на невиданное в их краях зрелище. Даже в Москве не каждый день коллекционные «Кадиллаки» поджигают!
Поджог поломал планы не только местной полиции. Общее собрание членов дачного кооператива «Ветеран» оказалось сорвано. Итоговую бумагу, ради которой Мандрыкин и приезжал, так и не приняли. И виноват в этом был по большому счету сам заместитель главы дорожно-строительного холдинга «Т-инвест». Зрелище исчезающей в огне любимой машины так его расстроило, что он позабыл о своих обязанностях. И старички благополучно разошлись, прихватив с собой продуктовые подарки. Правда, сам Мандрыкин никак не связывал поджог с попыткой сорвать собрание. Он был уверен, что это уголовник Граеров сводит с ним таинственные счеты. Но точный ответ на вопрос, почему в тот день полыхнула именно машина заместителя главы холдинга, мог дать только тот, кто сунул в колесную арку «Кадиллака» бутылку с горючей смесью и точно отмеренным тлеющим фитилем…
Солнце уже перевалило через зенит и катилось к синеющему на горизонте лесу. В воздухе густо пахло подсохшей травой, по-прежнему в небесной выси заливались невидимые жаворонки. Им вторили бесчисленные кузнечики.
Двое старых людей, бывший партизан Федор Юрьевич Новицкий и Анна Васильевна Протасеня, неторопливо подымались на высокий холм, поросший сухой травой и дикой клубникой. В руках старушка держала плетеное лукошко.
– Ты это, Васильевна, лучше не оборачивайся. Сердце себе не надрывай, – посоветовал ветеран своей спутнице.
Совет был к месту. С высоты, если обернуться, можно было увидеть наполовину уничтоженный дачный поселок.
– Не спешил бы ты так, Юрьевич. – Пенсионерка приложила ладонь к сердцу. – Во стучит, словно из-под ребер вырваться хочет. Это у меня стенокардия от волнения. А ты мужик еще крепкий. Другие в твоем возрасте или из больниц не выбираются, или вообще землю кладбищенскую парят.
– А ты сядь, передохни. Земля здесь сухая, сыростью не натянет… – Крепкий еще старик помог пенсионерке опуститься на сухую траву.
– Хороший ты человек, Юрьевич, приютил меня. Ведь я теперь совсем без дома.
– А что, и квартиры у тебя нет? – прищурился Новицкий.
– Была, – вздохнула старуха, – была да сплыла. Сыну я ее оставила. Тот женился, невестку прописал. А потом в тюрьму угодил. Живут там теперь совсем чужие для меня люди, – не желая продолжать тему, махнула рукой пенсионерка и хлюпнула носом. – Вот и получается, жить мне теперь по чужим людям или в дом для престарелых определяться.
– Не боись, Васильевна, прорвемся. Я человек бывалый. – Бывший партизан неторопливо нарвал букетик полевых цветов.
Старуха отдышалась, кряхтя, поднялась, и вновь они зашагали по еле видимой тропинке к вершине холма.
– Невнимательные мы все друг к другу. Живем рядом, встречаемся, а ничего-то о соседях не знаем. Вот я только сейчас, когда эти дорожники чертовы приехали, и узнала, что ты в партизанах был. Ты же раньше никогда медали не надевал, не рассказывал…
– А чего рассказывать? Что было, то было. И медалями по будним дням нечего звенеть. Я их только на День Победы и надеваю.
Старики вышли на верхнюю площадку холма. Она была довольно обширной, по центру виднелся кирпичный обелиск со ссыпавшейся местами штукатуркой. К нему была прикручена прямоугольная плита из нержавейки с неумело выгравированными буквами: десять фамилий и дата внизу – тысяча девятьсот сорок второй. Венчала обелиск пятиконечная красноармейская звездочка. Метрах в двадцати от скромного военного памятника виднелся брезентовый навес над археологическим раскопом. Стояли палатки. Молодые люди – студенты-волонтеры, просеивали выкопанную землю через проволочное сито, отбирали находки: черепки, кости…