Бывает, настроившись на более аналитический лад, когда между ними все хорошо — или хотя бы сравнительно хорошо, — он размышляет о своем безудержном влечении и зачастую никак не может его объяснить. Она ничуть не симпатичнее, не умнее и уж точно не привлекательнее целой сотни его знакомых девиц. И не первая, кто отказалась с ним спать. Порой он задается вопросом: имеет ли его любовь хоть какое-нибудь отношение к ней самой, разве она хоть в малейшей степени в ответе за его чувства — короче говоря, причем тут вообще она? Он решает, что сам все это придумал, а раз так, то гораздо лучше было бы выбрать более подходящий объект, например, одну из многочисленных девушек у него в колледже или Дебби, с которой они были в школе в Сандердлэнде — да кого угодно, хоть бы и эту толстуху в соседней булочной, где он каждый день покупает себе пирожки с сыром и луком, тетку со слюнявыми губами и проплешинами на голове, пусть даже и ее, почему бы нет. Какая разница?
Но он понимает, что не способен сейчас остановиться и будет добиваться Софи и дальше в постоянной надежде, что в конце концов пелена спадет у нее с глаз, в один прекрасный день она рухнет в его объятия, и это будет просто замечательно.
Проголодавшись к десяти, она не хочет оставаться одна. Тут у Пола голова начинает кружиться от любви, а приготовить поесть — совершенно исключено; в этой кухне никто больше не готовит. В результате Пол звонит в «Домино-пиццу», заказать среднего размера «Неаполитану», которую минут двадцать спустя привозит очаровательно-бестолковый русский паренек. Достав десятку и заплатив ему 7 фунтов 60 пенсов, Пол по настоянию Софи оставляет сдачу на чай. Сидя по-турецки на полу, они едят при помигивающих свечах, в их затхлом дыму. После двух-трех крошечных кусочков у Софи пропадает аппетит, и она лишь рассеянно выковыривает из своей половины пиццы маслины, а в лепешку вдавливает очередную «Мальборо». Он обожает ее безразличие к вещам вроде еды, эту небрежную неряшливость. Может, думает он, в этом ее привлекательность?
Затем на нее внезапно наваливается усталость, она чуть ли не засыпает прямо так, сидя на полу: снова очутилась в своей комнатке, изможденная, две недели на спидах и лексотаниле, да еще эта история с Домиником, все так неожиданно свалилось. Тогда Пол в приливе безрассудной смелости заявляет, что тоже устал, и предлагает улечься спать вдвоем. Софи без лишних слов соглашается, даже не заикнувшись о возвращении домой пешком, хотя ночь стоит погожая, ясная, а время еще довольно раннее, он может даже на 36-й успеть, если уйдет прямо сейчас. Но нет — она быстро раздевается перед ним и, оставшись в белой футболке и стрингах, заползает под груду пальто и одеял, лежащих на старом матрасе, туда, где их слой толще всего.
У Пола от желания все плывет перед глазами. Дрожащими пальцами он тушит здоровенные белые свечи; горячий воск капает ему в ладонь и быстро там остывает, приятный на ощупь, гладкий и податливый. Пока она устраивается, он присаживается на корточки у окна, где лежит догоревшая палочка, и смотрит через затуманенное стекло вниз, на Нью-кросс-роуд.
Поток машин тянется далеко — ему не видно, докуда. На другой стороне улицы люди вываливаются из «Пяти колоколов» — там закрывают позже обычного — и бредут, покачиваясь, огибая рычащие машины, матюгаясь друг на друга, отбрехиваясь от сердитых водителей. Пол упивается этим моментом, этой дрожью в предвкушении их близости, и думает: как человек вообще может быть способен на подобное чувство? Непонятно, придет ли ему когда-нибудь конец.
Софи удается найти под одеялами в основном по запаху — прочие чувства слишком перегружены. Пряный остро-сладкий аромат ее духов «Malice» заглушает несвежий дух постели и одежды. Она лежит к нему спиной; он как можно незаметнее проскальзывает к ней поближе и тихонько обвивает рукой ее талию. Еле дыша, он крепко зажмуривается, чтобы сполна насладиться этой минутой, этой близостью.
С членом у него, конечно, проблемы. Он бдительно следит, чтобы воздушная прослойка между его пахом и ее ягодицами не исчезла, но все равно уверен, что она чувствует жар эрекции — жжет нещадно, словно все его тело переплавилось в одну-единственную точку. Полный отвращения к происходящим с ним физическим явлениям, он лежит, свернувшись рядом с девушкой.