Девушка шмыгает носом и улыбается, слегка смущенная.
— Спасибо, — в конце концов бормочет она, поправляя халат. — Знаешь, я пойду лучше. Сестра небось думает, куда я на фиг делась.
Когда она тушит сигарету о бетонную стену, искры, будто крошечные звездочки, скатываются вниз так быстро, что гаснут, не успевая долететь до пола.
— Тебе, если на то пошло, тоже пора, — добавляет она с легким лукавством. — Кто его знает, как там события развиваются…
Джеймс поспешно кивает в знак согласия и, незаметно справившись со значком на ее халате, говорит:
— Ну так что, Колетт… мобильник у тебя есть, договориться окончательно насчет встречи?
— А как же, — отвечает она и выдает пулеметную очередь цифр, которые Джеймс загоняет в свою «Нокию». — Только до обеда не звони, ладно, — мне на той неделе в ночь выходить. Ну давай, двигай. Пошли.
Они поднимаются по лестнице: впереди Колетт, шагает через ступеньку, чуть позади Джеймс, борется с одышкой. На полпути она говорит ему:
— Ты не поверишь, сколько мужчин в твоем положении пытаются медсестер снимать. По-моему, это то, что психологи называют защитным механизмом.
Джеймс секунду обдумывает ее слова, потом спрашивает:
— И часто им это с тобой удается?
Ему видно, как она, продолжая подниматься, пожимает плечами:
— Довольно часто. Мне-то что.
Столь грубое откровение заставляет Джеймса пересмотреть задним числом версию о ниспосланном ему благословении. Может, не я один такой; может, мужчины в большинстве своем благословенны, размышляет он. А может, благословение тут вообще ни при чем. Может, все, что нужно — это попросить.
Колетт впускает его через боковую дверь больницы, быстро прорезав металлический замок своей карточкой-пропуском. В вестибюле, где они шепотом прощаются, темень почти непроглядная. По мере того, как глаза Джеймса с трудом привыкают к темноте, от стен начинают отделяться странные призраки: монстры, громоздкие силуэты расплывчатых очертаний, они словно манят его к себе. Одно такое чудовище с головой гигантских размеров стоит на страже у дальней стены, распахнув объятия, и зловеще наблюдает за тем, как он с опаской переставляет ноги по линолеуму. Но мало-помалу частицы мрака и света растворяются в его мозгу, и Джеймс видит, что никакое это не чудовище, а здоровенный, симпатичный мохнатый плюшевый мишка. До него доходит, что он, должно быть, попал в приемную послеродового отделения.
И тут же, не успев прийти в себя, он снова вздрагивает от голоса, раздающегося прямо у него за спиной.
— Дверь направо, два пролета вверх. Пока.
Обернувшись, он всматривается в серую мглу, но Колетт уже и след простыл. Куда она испарилась? И какого черта шептаться?
Он топает вверх по лестнице, чувствуя, как угрызения совести с каждым шагом отдаются резью в животе. Уже на первой лестничной площадке слышны крики — ужасные, душераздирающие вопли, которые усугубляют чувство вины и слегка пугают его. Запыхавшись, он доходит до второго этажа, выруливает через пустой приемный покой к отделению, но тут, рванув было в панике мимо поста, на мгновение теряет ориентацию и не может вспомнить, в какой из комнат ему надлежит присутствовать. Кругом тихо — вопли прекратились, и Джеймс одичало оглядывается по сторонам, озлобленно матерясь. Ну и куда мне?
От длинного коридора по обе стороны отходят под углом многочисленные двери. Хрен поймешь, которая из них его палата. Не в силах вспомнить, он стоит, замерев в нерешительности, тяжело дыша.
На помощь ему приходит темнокожая женщина в голубом халате. Она высовывает голову из двери в каких-нибудь десяти футах от него:
— Сюда, мистер Твейт. Самое интересное-то как раз и пропустили.
— Ох ты, господи, черт побери, как же так… Выскочил только покурить… — Он ловит ртом воздух, тряся головой. — Выскочил только покурить, и на тебе…
Но, войдя внутрь, он перестает бормотать. Ощущение такое, будто он попал в особенно неаппетитный фильм Сэма Пекинпа[20], причем в самый разгар финальной сцены. Или, точнее говоря, в заключительный стоп-кадр, поскольку с его наблюдательного поста в дверях кажется, что участники застыли во времени и пространстве и вряд ли когда-нибудь смогут вновь пошевелиться. Что это было, размышляет он, перестрелка или беглый псих с мачете?
— Господи… — вот и все, что ему в конце концов удается выдавить в качестве приветствия. Затем опять, на случай, если его не расслышали в первый раз: — Господи…