— Это ворона, Джим, — говорит Анжела.
— Слишком большая для вороны. Ворон это…
— Это ворона, Джим. Оставь ее в покое.
Неделю спустя после случая с «Дезайи» происходит еще один перелом в том же роде. Как-то вечером Анжела, физически не в состоянии пошевелиться, лежит, распростершись, на диване, который теперь используется исключительно в качестве больничной койки. Услышав плач, доносящийся из моисеевой корзины в дальней комнате, она умоляет Джеймса пойти посмотреть.
— Что ему, по-твоему, нужно? — нервно спрашивает Джеймс.
— Да, наверно, снова подгузник сменить, — говорит Анжела, зависнув на пороге долгожданного полуобморока.
Джеймс на цыпочках идет в соседнюю комнату. Существо тихо и настойчиво плачет, но, едва завидев Джеймса, замолкает и опять начинает пялиться на него. На этот раз глаза его слегка сужены, словно оно пытается сосредоточиться на чем-то жизненно для себя важном. Выглядит все именно так, если, конечно, допустить, что столь малолетнее создание способно на осознанный мыслительный процесс.
Взяв пластмассовую линейку, Джеймс нерешительно тычет ею в подгузник: действительно, полный, судя по звуку. Он недовольно сопит, вынимает чудовище из корзины и переворачивает. Отлепив пластиковые полоски сбоку, крайне осторожно снимает подгузник и кладет на пол. Приподнимает голый зад существа, собираясь подтереть его, и тут…
— Господи, твою мать!!!!!
Вслед за взрывной волной утробного кашля из задницы вырывается мощный поток экскрементов, цветом и токсичностью напоминающих оксид урана, и обдает противоположную стену, дверь, ковер, а особенно щедро — лицо Джеймса. Он роняет штуковину обратно в плетеную корзину.
— Мать твою!!
— Что случилось, зайка?
— Задница у него вся взорвалась к чертовой матери, что-что. Господи ты боже мой.
Борясь с тошнотой, Джеймс утирает с физиономии пузырящееся желтое дерьмо, пинту за пинтой, на что уходит целая пачка влажных салфеток. Эта дрянь липнет и жжет не хуже напалма, а пахнет, как разлагающийся труп бомжа. При каждом прикосновении тряпки Джеймса выворачивает и передергивает.
Покончив с самым неприятным, он наступает на гадкое существо с верной пластмассовой линейкой наготове.
— Ты, урод, сволочь мерзкая, — говорит он, тыча линейкой в жирную шею.
Существо смотрит на него в ответ этими своими огромными черными глазами, нимало не смущаясь.
— Бабаяро, — булькает оно. — Селестин Бабаяро.
Никто ему, разумеется, не верит.
Как-то поздним вечером Джеймс выбирается в «Пещеру отшельника» на короткую побывку, посидеть с друзьями: Ади, Кларой и ее отвратительным самодовольным приятелем Троем. Он готов был к их смеху и недоверию, но теперь, когда приходится сносить такое, его это все-таки раздражает и оскорбляет.
— Я же вам объясняю, — говорит Джеймс, стуча по столу рукой и делая очередной здоровый глоток пива, — это дерьмо мне теперь весь состав «Челси» наизусть выдает. Нет, блин, серьезно! Семь недель ему, говорить вообще еще не положено. А оно весь «Челси», блин, на память знает. Точно вам говорю, блин, прямо как одержимое!
— Чем он, по твоему, одержим — Кеном Бейтсом[21], что ли? — спрашивает Ади.
Они просто смеются над ним, все как один. Клара поглаживает его руку.
— Его Чарли зовут, Джим, он же сын твой. Тебе просто надо к нему немного привыкнуть…
— Ты бы хоть попытался какие-нибудь теплые чувства к нему проявить… — говорит Ади.
— Не могу я! Он мне не дает. Ади, ты себе представить не можешь… Он меня ненавидит, хочет из дому на хрен выжить. И потом, знает ведь, что я за «Лидс» болею. Мы с «Челси» издавна враждуем, с самого финала кубка 1970 года, когда мы их насмерть замочили, но им этот козел Дэвид Уэбб подсудил…
— В повторном матче, да? Тогда еще Осгуд забил, с подачи Чарли Кука. Бац, и прямо в середку!
— Заткнись, Ади. Джим, ты в своем уме? Ты что, хочешь сказать, твой Чарли все футбольные подшивки за последние тридцать лет просмотрел?
— Да нет же, вы меня не слушаете. Я что хочу сказать: это дерьмо чем-то одержимо.
— Ладно, Джим, — влезает в беседу Трой. От его снисходительно-рассудительных речей Джеймса блевать тянет. — Давай рассуждать логически. Не знает он наизусть всех игроков «Челси». Пока, если верить тебе, он сказал только «Дезайи» и «Бабаяро», и все. Так вот, с лингвистической точки зрения, первые звуки, которые произносит младенец, — наиболее простые для его еще не сформировавшегося неба — это «д» и «б». «Дезайи» — вероятно, попытка сказать «дай сисю». Да ты гордиться им должен!