Помахав наезднику, бормочу про себя молитву за упокой гусеницы и ее родителей. Подумать только — стать сиротой в трехнедельном возрасте, чтобы потом тебя заживо сожрали. Кому охота быть гусеницей?
Ну да ладно; первоочередная задача сегодня — разобраться со слепнем. Я видел, как этот кровопийца с утра пораньше околачивался в спальне: насекомое наглое, легко заметное — словом, опаснее не бывает. Эти отвратительные кусачие зверюги отличаются примитивным развитием и провинциальными манерами, у них нет ни малейшего понятия о такте и прочих тонкостях. Остается только догадываться, что именно ему здесь понадобилось. Обычно они ошиваются поближе к скотине, так что он явно не туда попал. Они, слепни то бишь, любят грозу (странное, на мой взгляд, пристрастие, но каждому свое), однако последние несколько дней даже намека на дождь не было. А этот нагнетает тут атмосферу своим шумным присутствием. Может, удастся уговорить его свалить. Хотя не знаю.
Пролетаю через гостиную, двигаюсь по коридору и вверх по лестнице, заглядываю в свободную спальню, где открыто окно — по-видимому, в него-то этот тип и вломился незваным гостем. Сейчас его здесь не видно. Есть надежда, что убрался тем же путем, каким пришел. Боюсь, однако, что нет. Называйте меня как угодно, хоть экстрасенсом, но я чувствую его присутствие в моем доме и отлично представляю себе, куда он забрался.
В хозяйской спальне темно и сильно пахнет чем-то сладким, молочным. Женщина в постели спит, ее чудовищно требовательное, избалованное дитя, покоящееся рядом в кроватке, — тоже. Она все время спит, когда спит ребенок, что происходит нечасто. Обычно он плачет, в особенности при отце. Тришу раздражает это постоянное хныканье, а еще больше — вид матери: совсем обессилела, прямо живой труп. Лучше бы за собой следила, обычно говорит Триша, наблюдая, как женщина бродит по комнатам, пошатываясь под грузом очередных хлопот о младенце. У мужчины приступы праздности чередуются с эксцентричными выходками, за что Триша почему-то упрекает меня, как будто я сам такой же. Вам это может показаться смешным, но она постоянно меня обвиняет: якобы я забыл, что значит быть насекомым, перестал воспринимать свободу как осознанную необходимость.
Ну конечно, вот и он, слепень: окольными путями приближается к кроватке, то крутится вблизи, то отдаляется в поисках места, где можно получше пообедать. Подлетаю наперерез, пристраиваюсь за ним, держась того же курса, но он уходит в отрыв и садится на верхний край желтого одеяльца, прикрывающего ребенка почти до самого подбородка, даже глазом не поведя в мою сторону. Потираю крылышки в попытке изобразить беспечность, затем, спланировав, подсаживаюсь к нему.
— Здорово, дружище, — говорю радостно. — Я Клайв. Вашего брата в этих краях не часто встретишь. Потерялся?
Слепень смотрит на меня с любопытством.
— Я потерялся? — в низком дребезжащем голосе деревенского мужлана сквозят саркастические нотки. — Я потерялся? Минуточку… — Изображая на лице задумчивость: — Сижу я, стало быть, голодный, подумываю об обеде, гляжу — передо мной неподвижно распростерт совершенно восхитительный младенец, причем до его мягкой кожицы каких-нибудь два сантиметра.
Принимая все это во внимание, как-то не слишком похоже, что я потерялся… а, Клайв?
Начало не слишком обнадеживающее. Не меняя дружелюбного, сдержанного тона, перехожу прямо к делу.
— Выходит, бесполезно тебя уговаривать не кусать ребенка, так, что ли?
— Скорее я тебя, муха домашняя, уговорю в дерьме не валяться, — фыркает слепень.
— Я ведь по-дружески прошу, только и всего. Мне здесь жить, — говорю я этой твари.
Слепень, ухмыльнувшись, передвигается на несколько сантиметров поближе к лицу младенца.
— А где же наш малыш? — насмешливо пищит он, подражая героям мультиков, прикрывает свои огромные, сложно устроенные глазищи тоненькими усиками, а затем внезапно распахивает их. — А вот он где!
Комариный укус — работа тонкая, искусная. Люди часто осознают, что их укусили, только спустя долгое время, когда препятствующий свертыванию крови антикоагулянт уже оказал свое действие и комар улетел. Слепень — дело другое. Точно вам говорю, укус слепня слышно за тридцать ярдов — слышно, как хрустят эти здоровенные челюсти, мгновенно вызывая сильнейшую боль.