По затемненному вагону проходит легкий затхлый ветерок, призрак другого поезда в отдалении, затем слышно, как постукивание колес замирает где-то на расстоянии, а после — тишина, полнейшая, восхитительная.
А потом снова мигает свет, как будто жуткий день начинается по второму разу.
Вернувшись домой, я бегу по коридору, запираю за собой дверь ванной, снимаю с себя все и, нагнувшись, включаю горячую воду на полную мощность — по-моему, если мне что и нужно на самом деле, так это ошпариться, содрать вместе со слоем кожи грязь, гадость, пармезанщину эту, малафью бомжовую. Из ванны поднимается пар, бухнув туда пены, жду, прислонившись к раковине, пока наполнится, взглянув в зеркало, быстро-быстро отвожу глаза в омерзении — затея с зеркалом была очень и очень необдуманным поступком, потом сажусь на унитаз и сижу, обхватив голову руками. К стенке рядом со мной приклеены две «Рыбные палочки с капитанского стола», работа Джамала — он художник, в Сент-Мартинс учится. Они тут уже сто лет висят, оранжевая панировка начинает облезать, а под ней остается какое-то сомнительное серовато-белое мясо. Только отведя глаза от этой самой непристойности — кстати, единственный декоративный предмет в нашей ванной, причем я была против, говорила, а может, типа, картинку с лодочкой, ракушек там или чего-нибудь такого, — только тогда я замечаю здоровенный отпечаток большого пальца у себя на внутренней стороне бедра. Это не синяк — я не собираюсь заявлять, что во вчерашнем чудовищном совокуплении была задействована сила. Нет, это — отпечаток грязного большого пальца, мазок бромптонской дряни.
Тут до меня доносится странный такой, непонятный звук из ванны: разноголосое тонкое попискивание и изредка негромкие хлопки, как будто шампанское открывают, правда, не особо хорошее. Что еще за хренотень? С этой мыслью я поднимаюсь с унитаза и, разогнав раскаленные клубы пара, обнаруживаю — о господи! — источник шума. Не может быть, ну все, этого мне только не хватало: там из кипятка, из ароматических пузырей высовываются маленькие панцири — это плавают на поверхности Маппины черепашки.
То есть Маппины бывшие черепашки.
Стою в расстройстве, думаю, что же мне делать, потом выключаю горячую воду, включаю холодную, дождавшись, когда ванна немного остынет, вычерпываю из нее дохлых земноводных с помощью одного из Маппиных полотенец и подкладываю ему под дверь такой как бы запеленутый сверток. Может, думаю, еще и записку оставить, да что тут напишешь, ничего не придумывается, кроме: «Маппи извини пожалуйста, а если серьезно то какого хрена твои черепашки делали в ванне», но даже на это сил не хватает, хочется просто принять ванну и хорошенько поспать. Ладно, может, он суп из останков сварит.
Короче, снова набираю воду, ополоснув перед тем ванну, чтоб не осталось никаких черепашьих следов. Отмокаю я, значит, отмокаю, и что поразительно — минут через пять вода вся темно-серая стала. Мерзость жуткая. Остервенело вытираюсь полотенцем, ползу к себе в спальню, сворачиваюсь там под одеялом и плачу пару секунд, тут на меня наваливается сон, и сплю я целую вечность, хотя вообще-то, если быть точной, не так уж давно проснулась.
Следующим вечером мы все сидим в комнате у Симбы в Стокуэлле, у нас с собой четверть коробка шмали и пара бутылок «Столичной», которую Тоби, бог его знает как, удалось раздобыть в Хитроу, в дьюти-фри, когда мы бедняжку Анну провожали. Простыни, когда я встала часа два назад, слегка отдавали пармезаном — не запах, а так, смутное воспоминание, — так что я их сдернула с кровати и сунула в стиральную машину, да еще бухнула туда двойную дозу кондиционера для ткани, «Доместоса» и «Векты» для мытья окон.
У Симбы новый парень, странный тип по имени Трой, которого все побаиваются из-за его хобби. Мы все спрашиваем, какой он из себя, Сим, а она отвечает, ну, вполне ничего себе, смешной ужасно, очень приличный, но есть у него одно увлечение, эта странная новая методика, я про такую раньше не слышала, называется «непроизвольное движение».
— Э-э, то есть как это, Сим?
— Ну, понимаете, он как бы подергивается изредка, извивается всем телом или там корчится.
Какое-то время мы все это обдумываем, а потом Софи спрашивает:
— Что, типа во время секса?
А Сим:
— Нет-нет… то есть да, но не только в постели. Постоянно: вчера вот, когда мы в «Муджи» за покупками ходили, потом позавчера, когда с матерью вместе обедали в новом армянском суши-баре, в Кларкенуэлле… в общем, в любое время как бы. Говорит, при этом высвобождается отрицательная энергия, что позволяет телу избавиться от мускульного подчинения, как от смирительной рубашки, потом, создает момент автономии, выводит… как он там говорил… из-под контроля тоталитарных мозговых импульсов. Он мне показывал кирлиан-фотографии, там сравниваются те, кто пользовался методикой, и те, кто нет. И знаете, у тех, кто занимается непроизвольным движением, аура такая ярко-оранжевая, синяя и багровая, прямо светится.