Но на этот раз ему от Пфистера не уйти; он свое получит, это точно. Засранец всем своим видом напрашивается на более суровое, чем обычно, порицание. Тупые, ничего не выражающие глаза, агрессивная, развязная походка, скука, сквозящая в каждом движении, неизменно жалобные, скулящие интонации, наглость, доведенная до рефлекса, четкая убежденность в том, что это он пострадавший, и при этом — полное бессердечие.
Не говоря уж, разумеется, о его склонности убивать, калечить и насиловать сотрудников во время приступов агрессивного психоза. Расквитаться с мерзавцем, думал Пфистер. По-черному расквитаться. Да, именно такие слова пришли ему в голову — должно быть, не случайно, а по воле какого-то не менее мстительно настроенного божества, ибо, пока он повторял их про себя, у него внезапно прорезалась одна мысль.
Секунду-другую Пфистер размышлял над возникшей идеей. План непростой, думал он, но может сработать. Не торопиться, думал он, тянуть время, постараться расположить его к себе, усыпить бдительность и только тогда закинуть удочку. И может быть, может быть…
Он откинулся в кресле и отложил в сторону ручку.
— Да, подвели мы тебя, Дэрил, подвели.
Парень ответил подозрительным взглядом.
— В каком смысле?
— Ну как же: ты уйдешь от нас, так и не получив практически никаких знаний. У тебя постоянно были трудности с тех самых пор, как ты сюда поступил. Нелегко тебе здесь пришлось.
— Ну да, я это, привык уже, — пробормотал Дэрил. Жалость к самому себе так и сочилась из него, словно гной. — И дома, блин, тоже плохо было — папаша свалил на хрен.
— Я понимаю, Дэрил, я все понимаю. Но чем же мы еще могли тебе помочь? Что мы могли для тебя сделать?
— Че-че, непонятно, что ли? Кончали бы наезжать, а то достали уже: то одно, то другое.
— Да, я понимаю. Все правила, правила, да?
— Ну да, правила дурацкие. Никто ж не понимает, мне-то каково.
— Извини, Дэрил. Ясно, что нам следовало с самого начала немножко больше к тебе прислушиваться. Мы с тобой видимся, только когда у тебя неприятности — разве это дело? Тут наша школа страшно виновата. У нас же нет никакой возможности общаться по-человечески!
Дэрил медленно кивнул.
— Если б я мог с кем-нибудь про это поговорить, не знаю, может, ничего такого и не случилось бы. То есть я про вот эти вот дела, когда меня ну просто выводят…
— Я понимаю, понимаю. Теперь мне все ясно. Но хоть что-нибудь тебе здесь, у нас в школе, понравилось?
Хейст секунду подумал, откинувшись в кресле.
— Да вроде нет.
— А спорт?
— He-а. То есть футбол еще ниче так. Работа по дереву, в общем, нравилась, вот только мистер Маршалл — такой пидор.
— Да, Дэрил. Самый настоящий пидор.
Мальчишка взорвался от хохота.
— Ага! Про учителя сказал — пидор! Ха-ха-ха-ха-ха! Так же не говорят!
— Пидор! Пидор! Пидор! Пидор! Пидор! Пидор! Пидор! Мистер Маршалл — пидор первый сорт! — проорал Пфистер.
От восторга Дэрил заскулил, потом тоненько заржал.
— Вот видишь, Дэрил, наши взгляды, похоже, во многом совпадают. Взять мистера Дагена — козел или как?
— Точно, блин, козел, настоящий, блин, пидор.
— А мистер Вэчери — про него что ты скажешь?
— Пидор!
— Да, и к детишкам, наверное, пристает.
Дэрил снова забился в конвульсиях; лицо его сияло счастьем.
Загудел сигнал селектора — это была Дженни.
— У вас там все нормально, сэр?
— Да, Дженни, спасибо, все прекрасно.
Не обратив внимания на это вмешательство, Дэрил подался вперед и, словно задумав тайный ход, произнес:
— А знаете, кого я больше всего ненавижу?
— Кого, Дэрил?
— Жиллетта. Как свинья, блин, здоровый такой, жирный, потный. И пидор. И вообще придурок.