На рассвете Реми подвел Коня к крыльцу. Конь важно кивал длинной губастой головой и басом фыркал. Клю поцеловала зверя во влажный нос и, уцепившись за стремя, легко взобралась ему на шею. Реми подал ей ее и свой арбалеты, рюкзаки и прочую амуницию, которую Клю сноровисто принялась укреплять в многочисленных гнездах и карманах обширного седла.
Лорд подошел к Коню не без опаски, но, когда зверь посмотрел на него умными фиолетовыми глазами и приятельски кивнул, Йон успокоился и довольно легко взобрался на седло позади Клю. Клю отвернулась от крыльца, где стояли отец и мать: близость этого необыкновенного человека очень волновала ее, и она не была настолько наивна, чтобы не понимать, какименно она ее волнует. Ей не хотелось, чтоб это заметили родители. Впрочем, Реми-то все заметил.
Отец и мать замахали руками, и уезжающие замахали руками, и Конь пошел; Реми плотно уселся впереди Клю, вдев ноги в стремена и обозревая дорогу поверх разлапистых рогов Коня. Зверь, радуясь походу, зафыркал, копыта его тяжко зашлепали по грязи и остаткам сугробов, и в этом шуме Реми на секунду, изогнувшись, обернулся к сестре и сказал ей:
— Не теряй… м-м… Ne perd-pa la tet, p'tite soeur.
Сестра сердито нахмурилась и кратко ответила на линке:
— Я постараюсь.
Я подумаю, надо ли стараться, решила она про себя. Может, потерять голову уже как раз пора.
Конь шел ровно и неостановимо, как танк. Реми рассчитывал пройти на нем все семьдесят километров за один световой день.
Первый привал сделали около полудня, пройдя не менее тридцати километров. Коня не расседлывали — могучая тварь словно и не замечала сбруи: едва все трое спрыгнули с его огромной спины, как зверь с достоинством удалился в кусты кормиться.
Реми пошел поискать валежника для костра, хотя это представлялось делом совершенно безнадежным: под кустами еще темнели дырчатые сугробы, вряд ли сейчас в лесу было что-нибудь сухое.
Йон выбрал место посуше и с наслаждением улегся: от непривычной езды ломило спину и ноги.
Клю села на жухлую прошлогоднюю траву неподалеку от него.
— Вы, наверное, столько видели в жизни, — говорила она как бы сама себе, не глядя на Йона. — Столько разных миров, людей, кораблей. Впрочем, я вам не очень завидую, знаете… Вы вот примерно восьмидесятый человек, которого я вижу в жизни — а мне уже четырнадцать. Но мне кажется, что моя жизнь и ваша слишком разная в чем-то главном. Я бегаю по лесам, одна, с братом или с родителями, уже лет десять. Я лесной человек, хотя большинство ночей провожу под крышей. А вы — человек космоса. Нам, по-моему, вообще не в чем друг другу завидовать.
— Это правильно, — отозвался Йон, глядя в голубое небо с белыми мазками облаков. — Только мне твой опыт теперь будет куда важнее, чем тебе или твоему брату — мой. Я ведь теперь буду жить здесь.
Кусая губы, Клю ничего не ответила: ей почему-то захотелось плакать, но это желание тут же прошло.
— А что касается — человек космоса, человек леса… — продолжал Йон, глядя в небо, — то я не человек космоса. То, что я раз триста или больше летал на космических кораблях — ничего не значит, я на них летал в виде груза. С тем же успехом можно было бы назвать меня человеком сна оттого, что я каждую ночь сплю. Впрочем, какую ерунду я болтаю! — Йон расстегнул ворот комбинезона: на солнышке становилось жарко. Секунду спустя он услышал быстрый звук «молнии» и глянул на Клю: она сняла куртку, оставшись в сером джемпере и джинсах, сидела на корточках перед рюкзаком, разбирала пакеты с едой, не глядела на Йона — и у Йона вдруг появилось желание во что бы то ни стало поймать его взгляд, он приподнялся и сказал:
— Клю.
Она мгновенно глянула на него и тут же отвела глаза. Йон неожиданно смутился и спросил:
— Эти леса не опасны?
Помедлив, Клю сказала неустойчивым голосом:
— Кому как. Вообще — не очень.
— Ты сердишься на меня за что-то? — вдруг спросил Йон.
Тут Клю посмотрела на него в упор, нахмурилась — и улыбнулась.
— Ты уже здесь, — ответила она, незаметно перейдя на «ты». — Какой смысл сердиться на это? Или радоваться? Ты здесь, мы едем к монахам, потом будем выбирать тебе место для жилья. Все в порядке. — Она резко поднялась и пошла куда-то, легонько покачивая узкими бедрами. Йон долго смотрел вслед ей, пока она не скрылась в лесу. Тогда он, глубоко вздохнув, лег на спину — и вдруг вскочил, сообразив, что не слышит ни издаваемого Конем хруста веток, ни чьих-либо шагов.