— А может, это вам стоит купить себе очки и научиться парковаться? — С каждой секундой воспринимать нагло ухмыляющегося Ивана Александровича, как замдекана становилось все сложнее. Более того, внутри меня росло желание стереть снежком надменно-ироничное выражение с его холеной рожи.
Тоже мне сноб!
— У вас шок, Савельева.
Забелин подошел и бесцеремонно забрал из моей руки ключи от мини-купера, которыми я, оказывается, тыкала в его сторону пока орала, снова ухмыльнулся, глядя на пушистый розовый шарик-брелок.
— Вам нужно что-то забрать из автомобиля? Документы? Личные вещи? Ключи от дома?
— В бардачке голубая папка.
Иван Александрович ловко забрался внутрь салона и выудил необходимый кожаный конвертик, после этого водитель эвакуатора облегченно вздохнул, заполнил свои бумаги и укатил.
— Садитесь, Савельева. Отвезу вас домой.
Глава 37
— Конечно, отвезете, — отказываться я и не собиралась. Нагло уселась на переднее сидение черной зверюги. Неловко и неграциозно. Пожалуй, красиво усаживаться в такие огромные машины можно только если твои ноги длинной с километр.
Мне же и пытаться не стоило. Впрочем, я и не стремилась выглядеть красивой в глазах Забелина. Этот тип меня начал раздражать. Ведет себя, как типичный мажор, а не профессор.
Едва мы отъехали от университетской парковки до ближайшего светофора, горящего красным, телефон Забелина разразился трелью. Взглянув на экран, мужчина выдал очередную, начавшую раздражать меня, ухмылочку, а затем перевел невыносимые синие глаза на меня и, продолжая улыбаться, ответил.
— Слушаю… А что происходит? … Разве мы о чем-то договаривались? Я был должен тебе услугу, не более. Теперь мы в расчете… Не переживай, мое воспитание не позволит мне ничего лишнего. Хотя… Хотя нет, переживай.
И отключился.
Загорелся зеленый, и мы тронулись. Довольно долго ехали молча под заунывный инструментал, льющийся из стереосистемы. Когда тишина стала невыносимо гнетущей, я была готова на конструктивный диалог.
— Зачем вы это сделали?
— Я уже ответил вам, Савельева, это произошло случайно. Я не заметил вашу машину.
— Если бы это действительно было так, то и на вашем зверюге, как минимум тоже была бы царапина. Но я не об этом. Зачем вы помогли мне на философии?
— Узнал, какая оказывается талантливая студентка учится на моем факультете и не мог допустить, чтобы какая-то философия портила ее табель успеваемости или хуже того — испортила диплом.
— Я обычная. Таких на факультете сотни.
— Да что вы говорите, Савельева? Неужели кто-то еще из третьекурсников является создателем одной из популярнейших компьютерных игр в нашей стране?
— Это не только моя заслуга, — потупилась я.
На самом деле мне было сложно принимать похвалу. Хвалили меня мало. Редко. И только за что-то действительно выдающееся. Считалось, что комплименты в принципе портят характер, развивают в человеке гордыню и тщеславие. А эти качества бабуля относила к смертным грехам. Поэтому всегда, когда кто-то восхищался моими достижениями, я испытывала в некотором роде чувство стыда, неловкости и незаслуженности. Словно украла чужую славу. Чувствовала себя кем-то вроде капризного чумазого ребенка, слепившего кривой куличик в песочнице, а мамаши вокруг восхваляют сие творение, аки пирамиды египетские.
Работа над игрой приносила мне много удовольствия, хоть и была подчас изнуряющей. Бабушка называла это баловством, не достойным серьезного внимания. Детской забавой. И в чем-то отчасти я была с ней согласна.
Так за что же меня тут хвалит Забелин?
За то, что получилось совместить развлечение и заработок?
Сомнительное достижение.
— Согласен, с вами работает сильная команда, но насколько я знаю, ее собирали уже под вас после победы в конкурсе.
Боже, надо просто поблагодарить его за похвалу, иначе получится еще хуже! Забелин может решить, что я набиваюсь на дальнейшие комплименты. Черт, почему же мне так сложно сказать простое «спасибо».
— Да… наверное, это так… спасибо, — нескладно выдавила я из себя, чувствуя, как щеки заливает румянец.
— Скажите, Феврония, гейм-дизайн — это ваш выбор будущей профессии? Планируете и дальше развиваться в данном направлении? У вас уже есть идеи помимо «Хроникера»?
Иван Александрович прищурился, ожидая ответ, которого я и сама не знала. В «Хроникер» я вложила душу. А если честно, то в нем я просто выплеснула все, что скопилось внутри. Это был мой вымышленный мир, где я точно знала, какие законы в нем действуют, кто друг, кто враг, в чем смысл существования каждого из героев. В нем было все, что я люблю и все, что ненавижу. Он спасал меня от одиночества внутри себя самой.