Пауза.
Паныч трет подбородок, шарит в кармане.
А вспомни мой доклад в школе? Какэто? (Изображая детский голос). В качестве героя второй мировой войны я выбираю такую фигуру, как маршал Геринг, командующий Люфтваффе. (Невесело смеется). И что? Меня не затравили, в детскую комнату полиции не повели. Только вы кликуху прилепили — все последствия. А сегодня попробуй. Сегодня — с последствиями. Это нормально?
Паныч. Пойду, покурю. (Уходит на лестничную площадку).
Вадим. Вата! (Берет яблоко, ест с ножа).
Спустя минуты возвращается Паныч.
ПАНЫЧ. Если и есть чувак в этом мире, который меня может убедить! То их нет. Но! (Подходит к дивану). Ты прав совершенно. Наши взгляды разные, и это ни разу не повод рушить дружбу. Ага, одни хотят в будущее, где Алиса Селезнева, другие — где Дарт Вейдер. Никто не доживет. А я — поэт — и ты прав — вне политики. Наливай!
Оба сидят на диване, выпивают, закусывают яблоками.
ПАНЫЧ. Ох, Москва-Москва! Портит она людей… (Делает вид, что потрясен догадкой). Вадик. (Шепотом) А может ты еще и… Гей? (Демонстративно отодвигается от Вадима).
ВАДИМ (с незаметной ухмылкой). Это зависит от того, как ты сейчас относишься к ним?
ПАНЫЧ (подумав). Ну-у, к инаковости…. Есть такое слово? К любой инаковости умный человек относится с любопытством, глупый — с ненавистью. А я, поскольку не глупый… и не умный, я — гений, то отношусь, как к вегетарианцам. Может, не очень понимаю, но это — не мое собачье дело.
ВАДИМ (после паузы). Я — не гей.
ПАНЫЧ. Аж жаль. (Дурашливо). Жалко-то как, охо-хо… что ж делать теперь? Пожалуй, утоплюсь. В дорогом коньяке.
ВАДИМ. Вот тебе одна из причин, по которой я отключился от связи с тобой, с вами. Есть такая штука: общаешься, звонишь, переписываешься, а потом, когда встретились лично — поговорить не о чем. Друг о друге все известно. Такие дела. Правда, приехать сюда я планировал в позапрошлом.
ПАНЫЧ. Мы в позапрошлом твоих помянули. На кладбище прибрались, выпили. Был там?
Вадим кивает и оставляет голову склоненной.
А на Совхозную пошел — дом свой посмотреть?
ВАДИМ. Конечно. Дом — другой, обшитый…Забор новый. Черемуху спилили.… Зато знаешь! Беседка сохранилась, там, где две лавочки, помнишь? В конце улицы, где скверик… так, еле не слеза не скатилась. Хотя, что я? Скатилась. Слеза.
ПАНЫЧ. Ностальгия?
ВАДИМ. Если только по детству. Жить бы я здесь не смог.
ПАНЫЧ. Когда-то мог.
ВАДИМ. Паныч! Я понимаю — ты любишь этот город. Но мне теперь вообще непонятно, как здесь люди живут. Это же туфли приличные не купить, галстук не купить. Заведений приличных нет. Кошмар! Это только в рубище одеваться, питаться чем попало. А ты даже яблоки, смотрю, не моешь. Я люблю, чтобы в ресторан, в отдельный кабинет, чтобы в уединении…
ПАНЫЧ. На лбу!
ВАДИМ. (Трогая себя за бровь). Что там?
ПАНЫЧ. На лбу твоем написано симпатическими чернилами — потребительский эскапизм!
ВАДИМ (после раздумий). Согласен. Есть такое. Незначительно, но есть. Слушай! А что-то сегодня людей много на улицах. Толпы. Я… кхм, грешным делом думал, что меня признают. Без ложной скромности надо сказать — мы были очень популярны.
ПАНЫЧ. Узнали?
ВАДИМ. Нет, как ни странно. Однако, следует учесть, что много времени прошло.
ПАНЫЧ. А меня узнают.
ВАДИМ. Так ты и пел.
ПАНЫЧ. Так ты тоже пел. Кстати, Веника нормально узнают. Кента — редко, не видно его было за установкой, зато знают его по теперешнему статусу. А народ на улицах — это у нас нынче день города в последнее воскресенье лета.
Раздается два громких тяжелых удара по двери.
Трубный голос: Й-его сиятельство! Гра-аф Бэкингем Вовка Полянский!! обладатель «Грэмми» и кубка либертадорес! властитель кентский!! Собственной персоной!