– Ужель тоже хочешь зиму проводить с нами? Ну давай, сбрасывай ветви, которым пора. Буду к вечеру костер разводить. Да дудочку твою достану. Авось, найдется умеющий звучать.
22. Про благодарность
– Всегда есть за что поблагодарить, – будто между делом сказала Ойнур, разливая чай. – Ведь если есть человек, неважно, хорошее он тебе сделал или не очень, этак у вас уже и история есть на двоих. Из таких историй вся жизнь складывается. Хорошее сделал, благодарность приумножить помогает. Гадость какую – так, может, от твоей же следующий дури отвел, – рассмеялась Ойнур под звон пиал.
Я смотрела, как кубики сахара плавно растворяются в чае, лопаясь маленькими пузырьками и теребя листья чабреца. Смотрела и пыталась найти, есть ли во мне какая благодарность.
– Глубже гляди, – учила Ойнур, – вот сюда, в самое нутро. Через сердце она только выходит, а рождается там, в темноте, потому и сами вместе с ней светлеем.
Мне казалось, что сейчас я снова та маленькая девочка рядом с бабушкой Аюной. Я наклонилась к кружке, вдыхая пар, будто пытаясь разглядеть себя же в узорах чаинок и трав. И было непонятно, отчего глаза стали влажными. То ли от пара, то ли это слезы радости выступили. Во мне точно так же лопались маленькие пузырьки, шевеля что-то внутри.
– Вот видишь. Благодарность все замки и двери без ключей открывает. И в нас, и в том, чему благодарны.
23. Про пауков и себяплетение
– Не смахивай, пускай плетет.
– Прям настоящий домик лесной колдуньи, – рассмеялась я.
Ойнур посмотрела на меня с улыбкой:
– Ну если умение пользовать всего себя и строить жизнь на этом – колдовство, пущай так и будет.
– Ты о чем это? Вечно со своими загадками.
– О пауках, известное дело. Погляди на него, лучше любого старика расскажет, как жизнь свою создаем, пока плетет. Знаешь, как он это делает? Нити его сотканы только из того, что внутри него самого есть. Они же и опора, и связь с внешним миром. Ими же и добычу ловит, считай, собой трудится. По ним же и путешествует, перекидывая с ветки на ветку как страховку. И дом свой так же оплетает, уют собою создает. Поди не глупее людей, колдун. А то и поумнее будет. Паутину же не только пауки плести умеют. Есть другие, но у них паутина из головы выделяется, а не из нутра. Но она совсем другая. Понимаешь? У нас, у людей, все то же самое. Потому оставь его в покое, будет мне о важном напоминать.
– А как же примета, что увидеть паука – к известию?
– Ага, к нему самому – о себе что-то новое узнаешь, потому их многие и боятся. – Тут уж Ойнур рассмеялась надо мной. – Ну, айда свою паутину плести, колдунья.
24. Про мать и мачеху
– Странный цветок какой-то эта мать-и-мачеха. Вроде цветок один, а названия два – и мать, и мачеха.
– Славный он, правдивый. Погляди какой, вроде и маленький, а сколько силы. Один из первых цветет после холодов. Как и мы всегда после своих холодов к матерям возвращаемся. Вот тут-то и весь секрет, – сказала Ойнур, разглядывая новое желтое покрывало земли.
– Какой?
– Знаешь, почему мать-и-мачеха? У него сверху листья холодные, блестящие, будто мачеха. А снизу теплые, шершавые. Так и дитя любое в детстве под крылом матери, видит ее теплой и любящей. А вырастает, думает, что большой становится, а видит-то только сверху, как мачеху. И сам холодеет к ней. И только потом, додумавшись уже внутрь цветка заглянуть, мать обнаруживает вместе с тенью листьев. Тогда и цветок раскрыться может.
Я сидела, окруженная россыпью желтых цветов, и начинало казаться, что внутри себя они намного больше, чем эти маленькие кустики у дороги.
– А самое интересное, когда эту суть цветка понимаешь, к нему и как к лекарю идти можно. Ничто так раскашляться не поможет. Считай, голос свой вернуть и полной грудью дышать. А в парную добавишь, так все косточки укрепит.
– Иногда мне кажется, что маленькие и чудные не так уж бесполезны. Ты вон тоже маленькая и чудная.
– Да ну, какая от меня польза, – развеселилась старуха. – А ну давай собирать, замочу тебя с ними сегодня, глядишь, и грусть твоя городская отмокнет, – хохотала Ойнур, собирая первые цветы в большой карман старого льняного фартука.