Пытаюсь встать, но затылок пронзает болью, как только я пошевелился. Стон вырывается на автомате, и, подняв руку, прощупываю голову на предмет ранения.
– Ключи, – пинает меня кто-то.
– Иди в задницу! – выплёвываю я и снова делаю попытку встать.
– Я сейчас эти наручники в задницу тебе засуну. Не с тем связался, идиот, – шипит, судя по всему, Глеб, наклонившись надо мной.
Без стеснения он наглым образом обыскивает мои карманы и находит ключи от наручников.
– В следующий раз, – хватает меня за шиворот рубашки. – Наведи справки, перед тем как сунуться к кому-то, – замахивается и со всей силы впечатывает кулаком мне по лицу.
Он отходит и освобождает Артура, а я сплёвываю кровь на пол и, встав, наконец, на ноги, достаю спрятанный за поясом брюк пистолет.
– А я навёл, Сабуров, – говорю и направляю оружие на него. – И, знаешь, что выяснил? – наклоняю голову на бок и выдерживаю паузу.
– И что же?
– Что ты такой же, как и я.
– Я никого не насиловал…
– Я тоже, представь себе, – развожу руками.
– Ага, я слышал…
– Смелости не хватит признаться? – выглядывает из-за спины Сабурова Артур.
– Было бы в чём… – хмыкаю я.
– Сейчас сюда зайдут мои люди, и тебе снесут башку. Тебе это надо? – пытается напугать меня Сабуров и прячет своего неугомонного за спину.
– Мне нужна она! – ору, уже не сдерживая себя.
– Зачем? Потому что сдала? Так, а ты думал, что молчать будет? – продолжает выступать Ковалёв.
Его… партнёр пытается заткнуть ему рот, но тот словно ничего не слышит, отталкивает его и делает шаг в мою сторону.
– На ней живого места не было, что ты с ней сделал, скотина?! – орёт, вперёд рвётся, но Сабуров удерживает. – Она ребёнок ещё, совесть не мучает? Шлюхи надоели, так на детей потянуло?
– Во-первых, ей на тот момент уже восемнадцать исполнилось, а во-вторых, я не делал с ней ничего из того, что ей не понравилось, – говорю чистую правду.
– Козёл! Придурок! – не унимается парень.
– И монстра из меня делать не надо, домой я её привёз на своих двоих, и всё с ней было в порядке, – не обращаю внимание на него. – Ну разве что немного растрёпанная после бурной ночи…
– Я тебя прикончу! – рычит Ковалёв и вырывается из рук Сабурова.
Поднимаю руку и стреляю в потолок, Артур застывает на месте и бледнеет на глазах, а вместе с ним и Сабуров, что облегчённо выдыхает, когда понимает, что выстрел был в воздух.
– Я оставляю тебя в живых по своим причинам, – говорю я. – Но запомни: мы ещё встретимся!
– Никто не сказал, что ты просто так уйдёшь, – фыркает Сабуров.
– Пусть свалит, – шепчет Артур. – Анну ему всё равно не найти, а нам говорить больше не о чём.
– Арт?
– Оставь, его жизнь и так наказала уже, – разворачивается и направляется на выход.
– Увижу тебя ближе, чем на пять километров от Артура или его сестры, – шипит на меня Сабуров. – Сделаю из тебя маринованный овощ, и будешь ходить под себя всю оставшуюся жизнь.
Меня пробирает на смех, но это скорее нервное. Не сомневаюсь, что этот в силах воплотить в жизнь свои угрозы, о нём я ничего хорошего не слышал. Но и я в долгу не останусь, если он посмеет меня тронуть. А вот слушать его я не собираюсь, мне нужна Анна, и я её найду. А судя по входящему звонку на мой телефон, я уже нашёл.
Время остановилось, когда к сообщению с координатами места нахождения Анны была прикреплена фотография. Не сразу понял, что на изображении, и кто вообще эта женщина с огромным животом. А потом вгляделся и завис, выпал из реальности.
Она беременна.
Не знаю почему, но я уверен, что она носит моего ребёнка, и это меняет всё. Никогда не видел себя в роли отца, но, взглянув на фото, почувствовал незнакомое тепло в груди, желание сорваться с места и в сию же минуту поехать к ней.
Но что-то останавливает.
Я искал её, чтобы извиниться, и что теперь?! Просить прощение, однозначно, нужно, и она наверняка простит. Ребёнку нужен отец, даже такой непутёвый, как я. А я готов измениться, я уже изменился.
– Филипп Антонович, – зовёт кто-то, и я возвращаюсь в реальность.
Я ведь так и стою в комнате с обшарпанными стенами и телефоном в руках, где на весь экран фотография Анны. Она стала ещё красивее, волосы длиннее и румянец на щеках ей идёт больше, чем слёзы.
– У нас раненные и трупы, – ставит в известность человек отца.