Хорошо помню пионерские лагеря, куда я ездил каждое лето в течение трех или четырех лет. Купанье в небольшой речке, длительные вылазки в соседний густой лес, состязания по бегу и прыжкам в высоту, авиамодельный кружок, по вечерам — волейбол. А особенно — футбол! На настоящем большом поле, поросшем невысокой мягкой травой. Играли, конечно, босиком. Я — вратарь в команде моего отряда. Ворота — два столба и жердь перекладины на них. Самоотверженно бросаюсь в ноги бегущему прямо на меня нападающему.
А еще — подготовка к карнавалу в «родительский день» незадолго до конца смены: изобретение и шитье костюмов, масок, разучивание комических сценок, песенок, изготовление ходулей...
Главным событием в каждой смене лагеря был дальний поход на 10-15 километров с продуктами и алюминиевой посудой в рюкзаках. С приготовлением обеда на костре и, как правило, с роскошным купаньем в конце пути.
По вечерам, перед отбоем ко сну, собирались в кружок вокруг старшей пионервожатой и с увлечением пели партизанские и прочие нехитрые патриотические песни первых советских лет... Отряды, конечно, состязались за ежедневное право поднятия флага лагеря. Это была игра, но игра увлекательная и даже азартная. Победа зависела от всех, а виновником поражения мог оказаться кто-нибудь один (к примеру, опоздавший на линейку). Поэтому: «Один за всех и все за одного!» Как во дворе!
Вожатые отрядов тоже ребята-старшеклассники. Взрослых немного: директор, завхоз, физкультурник, врач и старшая пионервожатая. Никаких воспитателей из учителей не было, мораль нам никто не читал. Воспоминания о жизни в пионерских лагерях у меня самые счастливые и радужные. За исключением, пожалуй, одного случая, о котором стоит рассказать.
Мне лет десять. Мы идем в дальний поход и несем с собой мелкокалиберное ружье. В конце похода намечается состязание по стрельбе. В лагере мы не стреляли, так как патронов было мало. Нести эту драгоценную коробочку с патронами доверено мне. На последнем привале перед концом похода я решаю еще раз проверить в своем рюкзаке сохранность заветной коробочки и с ужасом убеждаюсь, что ее там нет. Как я ухитрился ее потерять — ума не приложу... Приговор старшей пионервожатой Тони Симоновой был суров (и довольно смел). Она меня отправила обратно в лагерь. Одного! Хотя мы отошли уже километров на десять и дорогу назад я себе представлял довольно смутно.
Убитый горем и стыдом, я плелся обратно и вдруг набрел на поднимавшуюся над лесом деревянную вышку — «тригонометрический знак». По дороге туда его не было, но это обстоятельство меня не смутило. Чтобы восстановить самоуважение, решаю залезть на самую вершину вышки. Осилить деревянные шаткие лестницы, ведущие этаж за этажом на верхнюю смотровую площадку, несмотря на большую высоту, мне не трудно — сказывается опыт нашей пожарной лестницы.
И вот я уже высоко над лесом. Растянувшись на досках маленькой площадки и озирая не только лес, но и поля за ним, испытываю чувство гордости и успокаиваюсь. «Ну и пусть, — говорю вслух, — зато никто не знает, где я сейчас. И им бы не позволили сюда забраться!»
Тишина, солнце, легкий ветерок так умиротворяют мою душу, что забываю вовсе про свое несчастье. Смотрю и смотрю вдаль... Мне кажется, что я парю над лесом... Кстати, о парении...
Я читал, что в детстве люди летают во сне. Смутно представлял себе, что летают они как птицы — быстро взмахивая руками. А после того лета я довольно часто «летал», а точнее, парил во сне. Нужно только очень сильно захотеть — и тело плавно отрывается от земли и медленно поднимается вверх. Дальше достаточно приказать ему, в какую сторону двигаться, и оно слушается. Помню, что я был так уверен в своем открытии, что во сне думал: «Вот сейчас проснусь, но не забуду, как это делается. Когда все будут дома или придут гости, поднимусь к потолку и буду летать по комнате. Все будут ужасно удивляться, а я расскажу им, как это просто...» До лагеря добрел к вечеру. Слава Богу, что знал название деревни.
В пионерском лагере у меня случилась «любовь». Девочку звали Вера Уралова. Любовь выражалась в том, что я всячески старался отличиться у нее на глазах. Мы встречались и в Москве, гуляли по набережным. Она училась не в нашей школе. Когда мы вышли из пионерского возраста, встречи наши постепенно прекратились. Но я до сих пор храню ее детскую фотографию — в пионерском галстуке, повязанном в лагере прямо на голую шейку над майкой. На обороте начертано, как мне казалось в те годы, очень возвышенное слово (по-гречески) «memento» — помни! Вот и помню. Жива ли она сейчас — не знаю...