Другим «героем лестницы» был Ника Гринштейн (по прозвищу «сруль», в чем, однако, не подразумевалось ничего обидного). Нике было лет десять. Он был маленького роста, на вид щуплый, но жилистый и сильный. Ему одному удавалось подняться по лестнице до самой крыши на одних руках, подтягиваясь и перехватывая перекладину за перекладиной. За это его уважали даже старшие ребята.
В дворовую компанию полноправно входили три девочки. Уже упомянутые Сарра (ее острого язычка побаивались) и Эля. А еще простоватая Нюшка Новикова, носившая непонятно почему, но тоже без обиды, прозвище «ношеная».
Никаких «романов» или ухаживаний во дворе не было — мы же все были членами одной семьи: братья и сестры. Впрочем, изредка к Нюшке в гости из деревни приезжала ее краснощекая и полногрудая старшая сестра. Во двор она не выходила, стеснялась, но Пашка «Кулик», не без ведома Нюшки, днем, когда родителей не было дома, ходил к ним в квартиру «лапать» Нюшкину сестру. Мы, малыши, не очень ясно представляли себе, как это происходит, но были взволнованно заинтересованы и каждый раз по возвращении Пашки спрашивали: «Ну как? Лапал?» Пашка утвердительно кивал головой, но от пояснений воздерживался.
Еще хочется вспомнить своеобразный «аристократизм» Васьки Садова. Это был мальчик серьезный, с некоторыми уже сложившимися принципами. Однажды я попросил у него одолжить какую-то мелочь и обещал завтра отдать. Он дал мне просимое и важно добавил: «Можешь не отдавать. Если меньше рубля, я возврата долга не требую, а если больше — прошу вернуть обязательно и полностью».
Танцев под патефон, упоминавшихся Окуджавой, у нас не было. Часто играли в футбол. Иногда мяч попадал в окно первого этажа третьего (заднего) строения. Как только начиналась игра, проживавшая там «мадам Аронова» высовывалась из окна, расположенного за нашими «воротами» (два камня) и готовилась выполнять роль второго «голкипера». Порою мяч выкатывался через ворота на улицу. Бежать за ним, вопреки представлению наших мам, было не очень опасно. Правда, по улице ходили трамваи, но автомобили были редки. Сначала на всю Москву приходилось несколько десятков маленьких такси французской фирмы «Рено», похожих на утюжки. Были еще правительственные «Линкольны» с прыгающей собакой на радиаторе и уже упомянутые мной «Роллс-Ройсы». На нашу улицу они заглядывали редко. Потом появились первые автомобили отечественного производства: черные и высокие «эмки» (М1) Горьковского автозавода и небольшие грузовички марки «АМО» (будущий ЗИЛ).
Основной транспорт был гужевым: извозчики и «ломовики» с высокими и здоровенными телегами. С раннего утра и до ночи по улице, вымощенной булыжником, грохотали окованные железом колеса этих телег, нередко везущих оглушительно гремевшие железные листы, балки или рельсы. Позднее ломовики перешли на телеги с надутыми шинами и даже с ручным тормозом (!).
В переулках обретались котлы для варки асфальта — улицы города энергично асфальтировали. В открытых, но еще теплых пустых емкостях этих котлов ночевали беспризорники.
Еще на нашей улице почему-то было много китайцев. На углу Столешникова переулка в полуподвале располагалась китайская прачечная, где работали только мужчины. Через низкое, вровень с тротуаром оконце было видно, как эти странные желтолицые мужчины с косичками гладили белье. Из-под больших утюгов вырывались клубы пара. Другие китайцы на улице и в окрестных сквериках продавали нехитрые игрушки тех лет: набитые опилками мячики на длинных тонких резинках, цветные бумажные веера, которые можно было совсем сложить или, наоборот, полностью развернуть так, что они превращались в яркий цветок. А еще деревянные трубочки с резиновой «тряпочкой» на конце. Из нее можно было надуть небольшой шарик, а потом вынуть трубочку изо рта. Выходящий из шарика воздух создавал в трубочке громкий звук, похожий на «уйди-уйди». Эти игрушки так и назывались.
Я помню, как на перекрестке с Кузнецким переулком, установили первый в Москве светофор. В это же время у самого въезда на Красную площадь, где теперь восстановлены Иверские ворота, появился первый милиционер-регулировщик. В белоснежном кителе и белых перчатках, в белом «тропическом» шлеме с пупочкой на макушке он виртуозно жонглировал своей бело-черной палочкой и круто поворачивался без малейшего наклона, точно был закреплен на вертикальной оси. (Я полагаю, что его обучали в балетной школе Большого театра). В первые недели на прилегающих углах улиц скапливалось много народа — поглазеть на это чудо. Меня туда приводила няня.