— Постоим немножко. — Бригитта подошла поближе к матери и положила руки на ее плечи: — Мама, я хотела тебе сказать, да не решалась... — Ее мысль прервала молния. Бригитта закрыла глаза.
— О чем, дочка?
— Ты знаешь, Гюнтер ушел...
— Слыхала. Герда как-то сказала. Ну и что же? — как можно спокойнее ответила мать.
— Мама, потом о нем написали в листовке.
— В какой листовке, когда? — Эрна насторожилась.
— Я тебе не говорила, мама, мне положил ее кто-то в карман на заводе.
— И что же в ней написано?
— Гюнтер — герой.
— Слюнтяй он! — воскликнула Эрна. — Таких надо презирать, а не любить.
— Не слишком ли строго? — Бригитта опустила руки. — Может быть, он заблудился, ошибся, может быть, он вернется...
— Хорошо, если одумается, но вряд ли, дочка. — Эрна посмотрела в глаза Бригитты.
Они поднялись в квартиру. Эрна зажгла свет, переоделась. Бригитта подошла к столу, взяла книгу, полистала не глядя.
— Мама, я еще забыла тебе сказать...
— Ну что еще, девочка? — Фрау Эрна присела возле дочери.
— У меня произошла размолвка с Катрин, мама.
— Вот тебе и на. То водой не разольешь. Душа в душу. И вдруг размолвка. Дети еще вы.
— Это серьезно, мама. — Бригитта встала, положила книгу. — Я обидела ее и русского лейтенанта, что был у нас на вечере. — Эрна слушала, строго глядя в глаза дочери. Бригитта продолжала: — Теперь поняла, что поступила глупо. А тот лейтенант почему-то вчера приснился мне. Значит, он обо мне думает.
— Или ты о нем. — Фрау Эрна притянула к себе дочь. — Что я тебе скажу. Обидеть можно любого человека, для этого немного надо. А восстановить потом его доверие бывает трудно. Поэтому извинись перед Катрин, раз ты глупо поступила. Катрин поймет. Ну а с лейтенантом сложнее. Увидишь ли ты его?
— Наверное, увижу, мама. Скоро они придут к нам в клуб.
— Хорошо. Чтобы он не считал тебя негодной девчонкой, посмотри ему в глаза, дочка. Пристально и искренне взгляни. Глаза — зеркало души. Они скажут все сами. Он простит тебя. Мужчины отходчивы.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Над аэродромом опустилась ночь. В этих краях она наступает быстро, незаметно, как у нас на юге. Смотришь, светло-светло, и вдруг словно ворон черным крылом махнул — темень, а на небе глазастые звезды.
Над приводными станциями мигают огоньки. Взлетно-посадочная полоса окаймлена гирляндами электрических лампочек.
Молодые летчики впервые летают ночью. Они побывали уже в «высотке» (так у авиаторов называется помещение, где они облачаются в свои доспехи), надели летные костюмы и теперь ходили возле самолетов, будто марсиане, только что сошедшие на землю с фантастического корабля.
Вокруг молодых летчиков хлопотали командиры звеньев, давали наставления, подбадривали.
Первым должен взлететь лейтенант Павел Тарасов. Он шел наравне с Прохором Новиковым по налету часов в дневных условиях, ему дали несколько контрольных полетов ночью. Тарасов хорошо ориентируется в обстановке, чувствует приборы, не боится им доверять.
— «Сороковой», на старт! — услышал он команду и вывел истребитель на взлетно-посадочную полосу.
— «Сороковой» готов!
— Взлет разрешаю!
Истребитель, покачивая бортовыми огнями, сделал разбег, оторвался от полосы. Где-то далеко-далеко, над гребнем соснового леса, который едва виднелся на горизонте, самолет мелькнул светящейся точкой и погас.
За Тарасовым взлетел Новиков, а потом должен был взять старт Веселов.
Виктор Веселов оправдывал свою фамилию: он действительно никогда не унывал, любил подтрунивать над товарищами. Он иногда читал со сцены свои стихи, но никому не признавался, что написал их сам. Даже ведущему концерта не говорил. Бывало, тот спросит: «Витя, а кто автор стихотворения, которое ты будешь читать?» Веселов отвечал неопределенно: «Из газеты «Доблесть» вырезал, а кто автор — убей не помню».
Перед стартом он настроил себя на «серьезный лад», не раз вылезал из кабины, подходил к командиру звена, спрашивал:
— Как вы думаете, обойдется?
Командир, бывалый летчик, отвечал:
— Не боги горшки обжигают. Все будет в порядке.
Виктор верил командиру. Он летал с ним в зону, выполнял фигуры простого и сложного пилотажа. Да и ночью командир звена неоднократно вылетал с Веселовым, учил его, как надо вести себя в воздухе. И. вот теперь, ожидая команду, Виктор думал: «Не подкачаю».
Он должен вылететь, когда приземлится Тарасов. Кажется, ему разрешили посадку. Да, включили прожекторы. «Посмотрю, как он справится. Ведь Пашка против меня король». Виктор искал глазами истребитель Тарасова. Нашел. Самолет снижался быстро, словно огромный сигарообразный снаряд. Коснулся бетонки. «Молодец», — мелькнула мысль у Виктора. Но что это? Из-под колес самолета Тарасова клочьями рвануло пламя. «Ого, деранул Пашка! Меняй, брат, завтра покрышки. То-то на разборе посмеемся: ничего не скажешь, добротно сработал Тарасов — целое вулканическое извержение за собой оставил».