Когда я сказала, что ищу дом, в котором жил Яков Иванович Кузьмин, приходившийся моему отцу дядей, женщина остановилась и внимательно стала смотреть на меня, спросив, зачем мне это нужно и кем я прихожусь Якову Кузьмину. Мой лаконичный ответ — «Я дочь его племянника Кузьмина Павла» — поверг женщину в волнение и даже, как мне показалось, в совсем неожиданное смятение. Из дальнейшего выяснилось, что зовут мою собеседницу Наталья Андреевна Коленкина, живет она. в этих местах с рождения и, конечно, дом Якова мне охотно покажет, проводит до самых ворот. Она знала всю семью Кузьминых и была хорошо знакома со своим ровесником Павлом. И сказав это, она снова остановилась и снова стала, смотреть на меня. «Я не похожа на отца, — говорила я, — но о жизни в Кладбищенской слободе, где он родился и вырос, рассказывал часто». Как стало понятно из дальнейшего нашего разговора, рассказал мне Павел Иванович не все. От Натальи Андреевны стало известно следующее. Наталья любила Павла, и он был к ней далеко не равнодушен. Когда стал студентом, уехав в Москву, часто приезжал в Лебедянь, и они встречались. Их даже считали, иногда и называли, женихом и невестой. Но через два года, летом, он приехал в Кладбищенскую слободу уже не один, а с «московской девицей» Ниной и сообщил о их скорой женитьбе. Наталью это повергло в отчаяние, она долго сокрушалась, много плакала. Однако время шло, Павел не появлялся ни в ближайшее, ни в последующее лето, и у Натальи появился «настоящий жених» из местных парней. Свадьбу сыграли всей слободой, жили дружно, и родила Наталья тринадцать деток. «Вот здесь они все и живут», — сказала она, махнув рукой в сторону улицы, застроенной домами, тянувшимися в ряд напротив кладбищенской изгороди.
Самого старшего сына её убили на войне, трое других вернулись, а остальные были дочки, и теперь у неё семнадцать внуков. Но «своего Павла» она помнит, а меня рада видеть.
Наталья Андреевна показала мне дом и двор семьи Якова, вспоминала о нём как о радивом хозяине, знала, что его раскулачили, и он уехал после этого в Москву к своим дочкам и умер в Москве. Говоря об этом, Наталья Андреевна плакала, слезы катились у неё из глаз. Потом, успокоившись, позвала меня к себе в гости. Жила она в своём доме после смерти мужа одна, дети навещают часто и во всем помогают, внуков своих она любит, самого первого мальчика назвала Павлом. Повела меня Наталья Андреевна в свой сад, набрала целую корзинку антоновских яблок, пообещав проводить меня до самой машины, напоила чаем с медом и булками. Договорились, что будем писать друг другу. «Писать я умею и письма могу писать длинные, всегда есть о чем рассказать», — прибавила она.
ДЕВЯТЬСОТ ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ
Конец моему счастью пришел в самом начале 80-х годов. Геннадий Викторович попал в больницу, где ему сделали операцию, удаляли полипы в прямой кишке. При выписке больного его лечащий врач уверял меня, что все прошло благополучно, но все это пояснялось таким образом, что мне не верилось. И, действительно, через месяц мужа снова, но теперь уже на машине скорой помощи увезли в ту же академическую больницу на юго-западе Москвы близ станции метро «Ленинские горы», рядом с Дворцом пионеров. Предоперационная диагностика надежд на благополучный исход не давала: метастазы онкологического характера распространились широко. Сделана была вторая операция, через семьдесят два дня после которой Геннадий Викторович скончался на больничной койке. Его кончина была мучительной. Умер он, не приходя в сознание, в ночь на 8 февраля 1982 года. Придя рано утром в больницу вместе с Мариной, я уже не застала его в живых. Было Геннадию Викторовичу пятьдесят три года.
Прощание состоялось в морге больницы, затем в крематории близ Донского монастыря. Урну с прахом умершего я получила через полтора месяца и сама отвезла её на Востряковское кладбище, где она была погребена рядом с могилой моих родителей, за той же оградой Все это происходило в марте, ровно через тринадцать лет после нашей перовой встречи с ним в Свердловске. Но тогда, в тот незабываемый весенний день в начале марта, светило весеннее солнце, теперь был конец марта, и ощущение конца затмевало все. Ушли самые дорогие и любимые, самые близкие люди. На двух мраморных надгробных плитах выбиты их имена, обозначены годы жизни. На надгробии Аникина Геннадия Викторовича попросила оставить место для надписи и себе.