В течение всего августа Данглар ждал с надеждой и нетерпением, в то время как Адамберг занимался обычными делами без всякой суетливости. Лишь в момент доставки почты он чуть напрягался, но затем это проходило. Убийца больше не писал. К 20-му числу Адамберг больше не дожидался почтальона и все чаще отправлялся на прогулки. Он объяснил Данглару, что с 15-го числа нужно спешно пользоваться последним летним теплом вместо того, чтобы корпеть в помещении комиссариата.
И действительно, с утра 27-го погода испортилась. Адамберг, стоя руки за спиной, долго смотрел в открытое окно, как дождь омывает тротуары. С начала этого дела было очень мало гроз. И комиссар жалел об этом. Именно в месяцы жатвы можно думать о Боге каждый вечер, а в другие остается быть полицейским каждое утро.
Он решил выйти без пиджака. Именно так он любил встречать дождь.
— Данглар, если вы свободны, пойдемте со мной, — он мимоходом сунул голову в дверь соседнего кабинета.
Данглар покачал головой, надел плащ и взял зонтик. Он предпочитал не задавать вопросы, чтобы не рисковать получить унизительный ответ. Он слишком хорошо знал Адамберга и этот способ решать некоторые дела, непроизвольно выматывая коллег до тех пор пока, внезапно, комиссар не приходил в движение, причем действовал он очень быстро и не давал объяснений. В начале Данглар опрометчиво думал, что комиссар хранит молчание и улыбается из чисто оскорбительной извращенности. В действительности, если Адамберг ничего не объяснял, то просто потому, что об этом не думал. Но Данглара, сжимающего обеими руками зонтик под сильным ливнем, все еще обижало, что он должен следовать за Адамбергом, не зная куда и зачем.
В промокшей рубашке, которая прилипла к телу, Адамберг укрылся под узким портиком старого здания.
— Здесь живет Васко, — объяснил он, без церемоний выжимая одежду. — Поднимаемся на седьмой, — добавил он.
На сей раз Адамберг постучал и сразу вошел, не дожидаясь ответа. Дверь была открыта.
— Привет, — коротко бросил он.
Он засуетился, чтобы освободить два места для себя и Данглара, а затем сложил две стопки газет такой высоты, чтобы сесть.
— Вот. Теперь можно и побеседовать, — заметил он. — Ты, Васко, валяешься на постели, не выходишь из дома и прекрасно себя чувствуешь.
Васко сел на помятой постели, отложил книгу, на заглавие которой Данглар бросил быстрый взгляд, и, прислонившись к стене, посмотрел на обоих мужчин с любопытством и опаской.
— Что такое? — спросил он. — Вы его прижали.
— Это ты думаешь, что его прижали, — сказал Адамберг.
— Где? В Дрё?
— Нет, не в Дрё. Ни в Дрё, ни где бы то ни было. Поймали ветер, Васко, пустоту.
— Дерьмо, — пробормотал Васко.
— Твой портрет того парня не настоящий, — продолжил Адамберг.
— Почему…
— Нет, не настоящий. Слишком поэтический, если хочешь знать мое мнение.
Васко зажмурился, чтобы лучше понимать. Данглар тоже.
— Ну, так что? — продолжал Адамберг. — Больше не подаешь признаков жизни? Забываешь друзей?
— Мне нужно было прийти? — спросил Васко дрожащим голосом.
— Нет, но мог бы написать. Письмо. У нас больше нет от тебя новостей. Стало не так весело. Скучаем.
Он замолчал. Данглар сделал непроизвольное движение, в результате которого на пол упало несколько рулонов ткани.
Васко пододвинул к себе пепельницу, запрятанную в одной из складок покрывала, и добросовестно раздавил окурок.
— В самом деле, — сказал он немного дрожащим голосом. — Ты — упорный дьявол. Да, дьявол. Где ты сейчас?
— В самом конце.
— Что ты знаешь?
— Все.
— Скажешь?
— У тебя есть младший брат.
— Это правда, — сказал Васко, вновь зажигая сигарету.
— Вы с ним близки.
— Это правда.
— Но в нем ничего хорошего нет.
Васко кивком подтвердил справедливость этих слов.
— Портной, как и ты, но все деньги тратит на женщин. Он груб с ними, даже жесток. Он не выносит, когда ему отказывают, это выводит его из себя. Достаточно, ему выпить и чтобы женщина сказала «нет», чтобы твой брат распустил руки.
— Да, — тихо сказал Васко. — Это чистая правда.
— Но он — твой брат, и ты поддерживаешь его больше, чем кого-либо другого.
— Он — слабый, — пробормотал Васко, словно извиняясь.
— В начале июня — 5-го, если быть точным, — он звонит тебе утром. Он убил женщину, и просит тебя о помощи.
— Да, — сказал Васко, теребя ткань из рулона. — Он вышел с нею накануне вечером. Они вернулись оба пьяные. Когда он такой, то себя не контролирует. Он вспомнил, что она отказалась идти с ним и что он кричал на нее на мосту через железнодорожные пути. На следующее утро, проснувшись, он не помнил больше ничего ни о путях, ни о девице, которая защищалась и которую он ударил. Когда он узнал, что она упала вниз и погибла, он обратился ко мне.