Оставшись один в кабинете, комиссар Адамберг неразборчиво писал, расположив блокнот на бедрах, а ноги положив на стол. Он встал на ночную вахту вместе с Деньо, который дремал в приемной. Было 24 декабря, особый день, и все остальные парни находились снаружи. Они собирались праздновать приход зимы. Меньшая часть из них не упустила бы эту возможность ни за что на свете, а большая — просто не могла от этого отвертеться.
Для Жан-Батиста Адамберга все было по-другому: он опасался Рождества и готовился к нему. Рождество и сопутствующая череда несчастных случаев, Рождество и сопутствующий легион драм. Рождество, ночь зверей.
Неизбежно.
Адамберг медленно встал, подошел к окну и прижался лбом к запотевшему стеклу. Снаружи гирлянды лампочек бросали короткие вспышки на тела нищих, сжавшихся от холода в закоулках. Он попытался сосчитать, сколько денег сгорело таким образом за три недели в парижском небе, и ни одна монетка не упала в карман бродяг. Рождество, ночь разделения.
Он отложил блокнот и карандаш, поставил на угол стола две тарелки, достал бутылку вина, проверил содержимое духовки и позвал Деньо.
Неизбежно, что люди сильно раздражаются. Напряжение этого длинного периода, к концу которого должен засверкать отдых, давит им на нервы. Уже пять недель старый дед с белой бородой и в красном костюме оккупировал стены, глядя на всех жизнерадостно и многообещающе. Он неутомим, этот старикан. Лицо его, однако, выглядит так, словно он не просыхал всю свою жизнь. Но, ничего не скажешь, крепкий старикан. Кроме того, кажется, не чувствует холода. Никогда никакого насморка. Блаженный герой в великолепных красных сапожках.
С появлением этого старикана, напряжение растет скачками. Вся подвергнутая нападению страна съеживается и готовится к неизбежному ликованию.
Рождество приходится на день, который ничем не отличается от остальных. Но со всех сторон озабоченные и безмолвные существа в новых одеждах направляются к полюсам ликования. Каждый думает о других. Каждый озабочен подарками. Рождество — ночь подарков, большой передышки.
В Рождество все бранятся, большинство рыдает, часть разводится, а некоторые кончают жизнь самоубийством.
И лишь очень малая часть, но достаточная, чтобы заставить попотеть полицейских, убивает. Это — такой же день, как другие, но гораздо хуже.
Обмотав обе руки газетами, Адамберг осторожно достал блюдо из духовки. Деньо с недоверием смотрел на все это.
— Что это? — спросил он.
— Не знаю.
За исключением трех или четырех детских воспоминаний Адамберг был мало чувствителен к кулинарным изыскам. Он ел то, что находил, — иногда одно и то же в течение двух месяцев подряд. Он достал упаковку и протянул своему коллеге.
— Название ужина написано сверху, — сказал он.
— Это не рождественский ужин.
— Тем лучше. Отдохнем.
Деньо был новым сотрудником — из Шамбери. Чувствительный и аккуратный, он демонстрировал качества, которые беспокоили Адамберга. Комиссар опасался, что тот не проявит стойкости. И, в конце концов, полиция не должна ассоциироваться с парнем, который твердо верит в гуманизм.
Адамберг разломил батон и протянул половину молодому лейтенанту. Комиссар хранил детские деревенские воспоминания о жизни без излишеств, но Деньо не любил разломанный хлеб. Однако ему пришлось примириться.
Некоторое время мужчины ели молча.
— Поневоле люди доходят до крайности, — сказал Адамберг. — Шесть недель они изнемогают, чтобы обеспечить себя лучшим, чтобы продемонстрировать успех, чтобы измотать себя ради великого вечера. Поневоле они не выдерживают. Они срываются, они на взводе.
Деньо с сомнением покачал головой. Он еще верил в Рождество.
Адамберг открыл бутылку и без успеха предложил своему коллеге. Деньо не пил.
— А ты? — поинтересовался комиссар. — У тебя есть семья? Радостно ли встречаешь этот праздник?
Деньо сжал губы.
— Я обижен на всех.
— А, — протянул Адамберг.
— Вы тоже? — спросил Деньо.
Адамберг покачал головой.
— Нет. Мои живут в горах, там, — сказал он показывая в направлении Пиренеев. Они мне пишут. Одна из моих сестер прислала мне вчера нечто вроде животного из ткани, размером четыре сантиметра. Не знаю, что бы это могло быть.
Адамберг отложил вилку, порылся в нагрудном кармане старого черного пиджака и достал из него серый шар размером с мандарин. Он показал предмет своему коллеге, а затем осторожно поставил его на стол между ними.
— Ты бы сказал, что это бегемот?
— Я бы не настаивал. Может быть, лесная мышь?