…По приглашению профсоюза автомобильной промышленности я вместе с группой наших артистов посетила завод «Рено». В обеденный перерыв на площади перед входом поставили два больших грузовика. На этой «сцене» каждый из нас старался показать все, на что способен. Несмотря на ливень, никто из зрителей не покинул концерт, и он продолжался довольно долго, к взаимному удовольствию.
В один из вечером Кокатрикс пригласил нас в крупнейшее фешенебельное варьете «Лидо» в центре Парижа на Елисейских полях. Обычный эстрадный театр для миллионеров и туристов с весьма высокой входной платой. Зрители попивали напитки, сидя за столиками, расположенными амфитеатром возле небольшой, выдвинутой в зал сцены. Чего только на ней не происходило! Балетный номер «Гимн любви», довольно эротический по содержанию, сменили озорные акробаты, перебрасывающиеся со зрителями шутками, от которых уютный зал грохотал от смеха. Затем появились американские прерии, ковбой на лошади, показывающий искусство обращения с лассо. Мастерство жонглера исключительно. Далее следовал секстет уличных музыкантов в живописных лохмотьях. Музыкальную буффонаду сменили «герлс». Их отбирают сюда со всего мира, по принципу «сексуальной зрелищности». Откровенная демонстрация своего обнаженного тела, как мне показалось, не вызывает у них никаких эмоций. Вся программа занимала одно отделение, около двух часов. Она отличалась артистизмом, однако была совершенно лишена какой-либо одухотворенности.
Наши гастроли совпали с четырехсотлетием Нотр-Дам. Ночью собор подсвечивался изнутри. Круглые окна с затейливыми витражами ярко горели, мрачные силуэты химер четко вырисовывались на крыше. Вся прилегающая к собору набережная Сены была запружена народом: слушали трансляцию мессы.
В асфальт площади перед собором вделана истертая миллионами ног медная пластинка. Она — центр Парижа. Отсюда начинается отсчет всех парижских дорог, и здесь же рядом, с моста Нотр-Дам, пятьсот лет назад была начата нумерация парижских домов.
По вечерам чуть не все церкви французской столицы превращаются в концертные залы, где исполняется хоровая, симфоническая, органная, камерная музыка. В соборе Инвалидов — музыка Стравинского, в церкви Мадлен — произведения Гайдна. Ежедневно в нескольких церквах можно услышать Баха, Моцарта, Генделя. Иногда их величественные аккорды заглушаются сумасшедшими ритмами, которые доносятся из полуоткрытых дверей ночных клубов и кафе, где отплясывают новомодные сногсшибательные танцы. «Выделывайте все, что вам вздумается» — таков основополагаюший принцип этих безудержных кривляний.
Разочарована я была, когда пришла в неповторимую церковь Сен-Жермен де Пре, чтобы послушать классическую музыку. Однако здесь исполнялись немудреные эстрадные песенки под аккомпанемент гитары. К клиросу выходил юноша в джинсах и дирижировал пением прихожан.
Слушала я службу на русском языке в церкви Сен-Клу. Хор слаженный, пели красиво, но все же истово молящиеся старушки на паперти говорили с большим акцентом.
Билеты на концерты классической музыки сравнительно дороги, и для парижанина среднего достатка посещение хорошего концерта — настоящий праздник, который бывает нечасто. Наши артисты просмотрели несколько лент мастера фильмов ужасов голливудского режиссера Хичкока. Потом им долго снились кошмары, они вздрагивали pi просыпались от малейшего звука.
В июле на гастроли в Париж прибыл МХАТ. На приеме в посольстве в честь наших артистов я встретилась с Луи Арагоном, Эльзой Триоле, Морисом Торезом. Все трое сказали мне много теплых слов, напутствовали в будущее. Торез исполнил — у него был отличный слух, и он прекрасно чувствовал каждый полутон — «Четыре песни страдающей Франции» Орика. Под аплодисменты присутствующих дуэтом мы спели «Катюшу». Подошла актриса МХАТа Алла Константиновна Тарасова: «Ваш успех здесь, в Париже, теперь эхом отзовется во всем мире!» Не знаю, Париж сыграл какую-то роль или это просто совпадение, но антрепренеры Старого и Нового Света заинтересовались моей персоной — приглашения следовали одно за другим. Через два месяца после завершения гастролей во Франции я уже пела в США.