Иногда мимо пробегали собаки. В то время их не было в Москве так много, как теперь. В наших переулках редкие породы собак не встречались, но дворняжки чувствовали себя бывалыми горожанами, знали расположение продуктовых магазинов и булочных, где поджидали выходящих их них покупателей. Для собак Павел Иванович тоже прихватывал что-нибудь, никогда, однако, не вводя в курс дела ни Марию Андреевну, ни Нину Фёдоровну. Так, клал какую-то косточку в карман, обернув её газеткой, или засохшую горбушку. Собаки производили сильное впечатление на ребенка, особенно крупные, чьи морды находились на уровне борта колясочки.
Ездили в Зоологический сад на Красную Пресню, а потом, когда Анюта подросла, стали ходить туда регулярно, и эти прогулки вошли в её детскую жизнь. Идти до Зоологического сада — минут двадцать медленным шагом. Можно и на трамвае доехать минут за десять. Арка из шероховатых серо-коричневых камней, большой пруд со множеством разных птиц — утки, лебеди, гуси, пеликаны, по правую руку— клетки с медведями, а дальше — удивительный мир, населенный множеством зверья. Сначала больше всего нас привлекали птицы. Павильон с попугаями, фламинго, хохлатыми цаплями, орлами и совами. Клетки-вольеры с роскошными павлинами. Странные пеликаны, всегда задумчивые, но ловко хватающие рыб во время кормежки. Ко львам и другим крупным хищникам скачала не ходили — не из-за страха и не из-за нежелания познакомиться с ними, а из-за вони в их помещении. Слон приводил в недоумение: охватить взором эту громадину просто невозможно. С жирафами проще: надо только задрать голову и, скользя взглядом вдоль их длинной-предлинной пятнистой шеи, можно увидеть на самом верху их маленькие ушки и бархатные глаза.
В зоопарке Анюта каталась на ослике, в коляске, в которую запрягали пони, верхом на верблюде. Покупали в палатке большие, обсыпанные маком бублики, а летом — мороженое. Но летом в зоопарк почти и не ходили: жили на даче.
Дочь — это особая глава жизни. Может быть, основная и самая главная. 1956 г
Жить на подмосковных дачах никто в нашей семье не любил. Привыкли к летней жизни на вольных просторах— в приволжских лугах, в далёких лесах Но теперь приходилось снимать дачу. Жили в Мамонтовке, в Вострякове по Киевской дороге минутах в двадцати от Москвы, в Звенигороде в часе езды от Белорусского вокзала. Дачная жизнь была сопряжена с необходимостью возить продукты из Москвы, загружаясь с наполненными сумками в вечерние электрички, переполненные пассажирами, с приготовлением еды на керосинках или вошедших в быт керогазах, с покупкой керосина в местных керосиновых лавках. Зато можно было пойти искупаться, в Мамонтовке — в холодной речке Уче, в Вострякове — в пруду, а в Звенигороде — в Москва-реке. На даче пили чай на террасе, спали, дыша свежим воздухом, в выходные дни ходили в лес. В Звенигороде собирали грибы, сушили их (связки две-три) на зиму, собирали лесную малину, и все же в Москву всегда возвращались с радостью, и привычная Горбатка казалась комфортабельной — и газ уже проведен, и транспорт удобен, и в библиотеку можно скрыться.
Важным событием в жизни Горбатки стало появление телефона. Телефонный аппарат для нашего личного (семейного) пользования под номером Д2-16-30 был поставлен на письменном столе в первой из двух наших комнат. Разговаривать можно было, сидя как за письменным столом, так и за обеденным, поскольку стояли они совсем рядом. Разговаривать по телефону можно было и сидя на диване, поскольку диван стоял бок о бок с письменным столом. Мы были первыми, у кого на Горбатке поставили телефон. Произошло это вот почему. У Павла Ивановича был племянник Сашка Кузьмин. Родные Сашки жили на Дону, а он в середине войны был призван в армию по достижении призывного возраста, участвовал в боях, форсировал Днепр, когда освобождали Киев, проявил себя отважным воином, подняв и поведя за собой на штурм врага свой батальон. В этом бою он был тяжело ранен, отлежал в госпитале, откуда вышел на костылях, без правой ноги, ампутированной по самое бедро. У нас в доме он появился уже на протезе, звездой Героя Советского Союза и орденами на груди. Оправившись после всего пережитого, окрепнув и набравшись сил, поступил учиться на юридический факультет, осмотрелся в Москве и нашел своих родственников. Сашка был видный и красивый парень. Карие глаза, нос с горбинкой, смуглая кожа, темный чуб спадает на лоб, военный китель, с которым он не хотел расставаться. Стал наведываться на Горбатку, говорил, что ищет в Москве невесту, балагурил, рассказывал были и небылицы и решил, что обязательно выхлопочет нам телефон, чтобы сообщать, когда будет приходить в гости. И выхлопотал. Телефон поставили месяца через полтора, и Сашка был первым, кто по нему позвонил, а вскоре сообщил и свой номер московского телефона, который он тоже выхлопотал, но теперь уже для себя и своей молодой жены, в чьей квартире обосновался и счастливо зажил. Он завершил учебу, стал юристом, дела у него пошли хорошо, но года через три его сразил рак. Похоронили Александра Кузьмина на Ваганьковском кладбище в могилу приходившегося ему двоюродным дедом Якова Кузьмина. Остались жена и дочка.