Энергичная дама-председатель объявила тему следующего заседания. Это было что-то связанное с отчетом благотворительного общества. Поток цветных шляпок потянулся к выходу. Где-то среди них затерялась белая веточка жасмина на изящном головном уборе миссис Томпсон.
54
Расставшись с Ливерпулем без всяких сожалений, я вновь устремилась в Лондон, где предстояло ещё многое узнать и увидеть. Новым местом моего обитания стал район Блумсбери. Здесь, на Бедфорд-вей в доме № 36 я поселилась в комнате на третьем этаже общежития педагогического колледжа Лондонского университета. Здесь не было столь строгих правил, как в Ливерпуле. Каждый был предоставлен сам себе, имел ключ не только от своей комнаты, но и от входной двери в здание. Завтракать и обедать можно было не в столь уж точно определенное время: утром — от восьми до десяти, вечером — от шести до восьми, можно было и совсем не приходить, если не хочешь или не можешь. Никаких чёрных мантий, никаких ритуалов за столом, никаких формал-милз. Приходишь в столовую, берешь поднос, ставишь на него тарелки с кушаньем и ешь-пьешь спокойно, никто не ведет разговоров о погоде. Посетители могли приходить тоже в любое время. Комнаты убирали исправно. Прачечная находилась в подвальном этаже, душевые комнаты — в конце каждого коридора. Но кухни для приготовления пищи не было. В комнатах имелась необходимая посуда и электрический чайник. Обстановка спартанская: кровать, стол, стул, кресло, стенной шкаф, зеркало на стене, полка для книг.
Окно моей комнаты выходило на улицу, видно было здание университета, кусочек садика на Рассел-сквер. Совсем близко — в пяти минутах — Британский музей. Я полюбила это место. Было приятно оказаться среди столь много значивших для меня улиц и зданий. На Рассел-сквер некогда приходил Томас Элиот, работавший консультантом в находившемся здесь издательстве. Недалеко жили Вирджиния и Леонард Вулф, а совсем рядом с ними, в том же доме — Элиот. На Даути-стрит, до которой можно дойти за 15 минут, в доме 48 жил молодой Диккенс, поселившийся здесь сразу после женитьбы. Выйдешь утром из дома, прищуришь глаза, и кажется, что в конце улицы показалась знакомая фигура… Может быть, это Диккенс, направляющийся в сторону парламента. Идешь по Гордон-сквер, и кажется, что с крыльца дома спускается Вирджиния…
На Оксфорд-стрит в связи с приближающимся Рождеством все кипит: англичане закупают подарки своим родным и близким. К встрече Нового года готовятся и в нашем посольстве. Все стажеры, живущие не только в Лондоне, но и в других городах Англии, получили приглашения. Каждый внес необходимую сумму, получив возможность участвовать в традиционном торжестве вместе со своими соотечественниками за огромным столом с шампанским, закусками, сладостями, при свечах, горящих на огромной елке, доставленной из Москвы. Музыка, танцы, лотерея, подарки. Гена и Алеша подарили мне маленький лондонский двухэтажный автобус и аппарат для разглядывания вставляемых в него диапозитивов с видами Лондона.
На встречу Нового года приехали все члены нашей группы. Рассказам о житье в Шотландии, Кембридже, Ньюкасле и других местах не было конца. Конечно, пели русские песни. Но не у всех настроение было бодрое. Киреев просто сник. Он и раньше подозревал недоброе, когда отправлялся на «край света», к берегам Северного моря. Жизнь в этой отдаленной местности он воспринимал как наказание. Роптал. Говорил о «ссылке». Выяснилось, что и прибывший из Манчестера Паршин тоже не смог освоиться. Он почти совсем не покидал общежития, боялся выйти из убежища, его страшила надпись над входом в здание, где его поселили: «Общежитие молодых христиан». Паршин опасался, что его будут обращать в христианина, а он был членом КПСС и вовсе не хотел быть обращенным. Даже деньги, имевшиеся у него, он не смог потратить, не купив буквально ничего ни себе, ни жене, ни детям. Он хотел вернуться в свой Новосибирск, а Киреев — в Москву. Вскоре их туда и отправили, откликнувшись на их непрекращающиеся просьбы и ссылки на пошатнувшееся здоровье.