И в доме Марии Евгеньевны уютно и просто. Теперь, когда она имеет возможность жить в отдельной квартире, ей захотелось многое обновить. Удобные кресла и изящный столик куплены в комиссионном магазине. Старинная лампа висит над столом. Свой телефон. Своя кухня Никаких соседей. Своя ванная комната. Даже чёрный кот Мишка ощущает свободу, беспечно развалившись на диване после сытного ужина.
Наш разговор — о деле. Мария Евгеньевна на спрашивает меня пока ни о чем, и я благодарна ей за это. Говорим о другом, о том, какая работа нам предстоит. По своему опыту она знает, как помогает работа во все тяжёлые периоды жизни. Ведь не случайно так самоотверженно отдавалась ей она в прежние годы, да и сейчас она значит для неё очень много. И для меня у неё наготове много предложений помимо тех, что записаны в наших так называемых «индивидуальных планах». Во-первых, она поручает мне написать программу по курсу XX века. Написать так, как я считаю нужным. О публикации её в Учпедгизе есть договоренность. Во-вторых, она поручает, — и сделать это надо очень скоро, — написать несколько разделов в учебник по зарубежной литературе XX века, редактором которого она является. Это разделы по английской литературе. А содержание их я определяю сама, и писателей, о которых будет идти речь, тоже выбираю сама. Правда, при этом Мария Евгеньевна все же советует мне быть разумной, не уточняя, что именно имеет в виду. Есть и ещё с её стороны предложения, но о них пока она говорить не хочет. «Об этом поговорим немного позднее, — замечает она. — Но вы знайте, — прибавляет Мария Евгеньевна, — если у вас буду вопросы, что-то будет неясно или возникнут затруднения, вы сразу же приходите. Мы все обсудим». На этом мы с ней и расстались.
Вечерний троллейбус почему-то очень медленно шел по проспекту Мира, потом на другом ехала я по Садовому кольцу. На Горбатке меня ждали с ужином, хотя было уже поздно.
63
Уже в первую неделю сентября ритм работы наладился: утром провожаю Анюту в школу. Иду на лекции, если они есть по расписанию, или в библиотеку, если их нет. Встречаю ребенка из школы. Идем домой. Потом снова библиотека или занятия во вторую смену. Как хорошо, что есть у меня возможность и программу составить, и главы в учебник написать. Теперь в первый раз в учебнике для студентов будет сказано о Джойсе и о Вулф. Пока о них, о других — потом. И уже думаю о главах диссертации, которую следует написать. У меня целый чемодан всяких записей, и книги нужные я привезла, и множество романов перечитала. Но мысли об этом пока только отрывочные, да и то прерываются совсем другими помыслами о том, как же будет решен квартирный вопрос. Ответа не было, да он, по правде говоря, даже и не вырисовывался. Тем более, что и на очередь в райисполкоме тоже встать невозможно: на Кутузовском в комнате в 24 кв. м. прописано нас трое. На Горбатку приходил раза два в неделю Костя: повидаться с Анютой. Визиты эти были тягостны. Тётя Маша поила чаем Никаких разговоров о жилье никто не заводил, хотя наверняка об этом думали.
И вот случилось нечто совсем неожиданное, почти фантастическое, а в моем восприятии даже сказочное. Раздался в субботнее утро в конце сентября телефонный звонок. Дома я была одна: мама на работе, Павел Иванович в магазине, Анюта в школе, тётя Маша в церкви Я только собиралась пойти в библиотеку. И вот звонок. Теперь я с опаской подходила к телефону, избегая ненужных, но вполне возможных разговоров с Константином Алексеевичем, который все продолжал гнуть свою линию о совместной счастливой жизни. Но голос был женский, резкий, мне незнакомый. Говорила, как выяснилось сразу же, хорошо известная мне Клара Ароновна Шварцман, занимавшаяся квартирным вопросом в том самом доме, куда в своё время подано было наше заявление с просьбой о включении в жилищный кооператив и предоставлении в нём квартиры Клара Шварцман звонила вот по какому поводу: в доме № 3 по Ростовской набережной, куда уже вселились жильцы, осталась одна свободная квартира на верхнем, десятом этаже. Квартира двухкомнатная, окнами на реку, с балконом. Во время отделки дома, а это продолжается до настоящего времени, квартира эта служила подсобным помещением для рабочих. Здесь держали они свой инструмент, краску, белила, спецодежду и прочее. Здесь, на кухне, готовили еду. Квартира в «неважном состоянии», вчера от неё отказались те, кому её показывали. «Да и то, — говорила Клара Ароновна, — эти люди не были членами Дома ученых Академии наук, а потому и права вселять их в этот дом у правления кооператива не было». Тут пришло ей на память наше старое заявление, и вот она звонит. Сначала позвонила на Кутузовский и из разговора с соседкой Марией Ильиничной стало ей известно, что живу я теперь в другом месте. И телефон Клара узнала от соседки, а также, очевидно, и некоторые другие сведения о положении дел в нашем семействе от неё же получила. Разговаривать с Михальским уже не было смысла, поскольку Клара знала, что он не являлся членом Дома ученых. Звонит мне и хочет узнать моё решение. Если я согласна, то оформить все можно быстро: в правлении меня знают. Взнос за квартиру надо внести сразу же, до прописки; а прописывают жильцов, если деньги будут внесены, в конце этого месяца, т. е. в сентябре И стоимость квартиры сообщила: шесть тысяч четыреста рублей. По 200 рублей за квадратный метр жилой площади. Жилая площадь — тридцать один метр, и двести рублей за встроенный в коридоре шкаф. Ответ правление кооператива хотело бы иметь сегодня же, поскольку вечером будет очередное заседание правления, на котором вопрос о владельце этой оставшейся квартиры может быть решен.