В то лето торжественно отметили 9 июля её пятилетие. На большой террасе собрались гости — Люся с матерью, наши дачные хозяева, маленькая девочка Наташа — дочка жившего на этой же даче киносценариста Евгения Габриловича, её мама. Были ещё Люсины друзья — Соня и Шурик. Главным подарком, который в тот год получила Марина, был роллер. Большой, лёгкий, красный. Все по очереди катались на нем, потом отдали его имениннице, а сами стали играть в волейбол. Площадка была здесь же, во дворе, среди высоких сосен.
Станция Ясная Поляна — сразу же после Тулы. Ехали туда, наверное, часов пять-шесть. На станции ждал нас отец, приехавший на легкой повозке, запряженной серой лошадью. От станции до деревни, где снял он полдома прямо напротив входа в усадьбу Толстого, ехать недолго. Две просторные комнаты, окна на вход в усадьбу — только дорогу перейти, и вот уже ты у въезда на заповедную землю.
Как прекрасны были первые летние недели, проведенные здесь Как все сильно запечатлелось в памяти. Пруд, аллеи парка, большой дом с открытой террасой, флигель, надворные постройки, яблоневый сад. Могила Толстого и путь к ней. Обо всем этом так много написано в воспоминаниях живших и бывавших здесь людей. Была и моя жизнь в Поляне, так сблизившая с миром Толстого. И за это благодарна. В дом-музей я ходила почти каждый день, воспринимая его не как музей, а как дом. в котором я сейчас живет вместе с Софьей Андреевной и всеми своими детьми Лев Николаевич Толстой. Ходила по комнатам, спускалась в кабинет под сводами, снова и снова рассматривала картины, портреты, старинные часы, простую мебель. Но самое главное — яснополянская библиотека Толстого, ряды полок с книгами, перед которыми дух захватывало и так хотелось взять то одну, то другую книгу в руки, рассмотреть ее, начать читать. Мои блуждания по дому чаще всего проходили в одиночестве: ведь группы экскурсий приезжали не так уж часто, а посетители, добиравшиеся сюда кто поодиночке, кто с кем-то из друзей или знакомых, тоже находились в доме не с самого утра и до самого вечера, так что тишину дома некому было нарушать. Дежурившие в комнатах женщины вязали, читали, посматривали на меня. Однажды женщина, присматривающая за библиотекой, сама предложила мне посмотреть книги, которые я хочу. Сняла по моей просьбе том Диккенса. Это был «Дэвид Копперфилд». Она сказала, что можно сесть за стол и поближе познакомиться с книгой, перелистать страницы, обратив моё внимание на знаки на полях книги. Я открыла так хорошо знакомый роман с трепетом. На некоторых страницах рукой Толстого сделаны пометки — то восклицательный знак, то цифры — 5 и 5 вместе с восклицательным знаком. Толстой отмечал так места, которые ему особенно понравились. Пятерки стояли на страницах ряда глав; самые большие пятерки и восклицательные знаки стояли на полях главы «Буря». Я уже не могла оторваться от книги, забыв обо всем, снова и снова листала эти страницы; они производили непередаваемо сильное впечатление. Мой любимый Диккенс был любим Толстым.