Пришлось мне узнать, что мать Кости — её звали Анна — умерла не своей смертью, а повесилась, что в молодые годы она слыла в этих местах первой красавицей и была взята в барский дом горничной, где и служила несколько лет, до тех самых пор, пока барин не уехал. Фамилия владельцев усадьбы — Герасимовы. У горничной Анны (Аннушки) родились два сына (один — Василий — в 1915, второй — Константин — в 1917 году). Их крестным отцом был человек по фамилии Михальский. Михальскими стали и два его крестника. Потом Анна жила в деревне с плотником Лебедевым и родила ещё троих детей — дочь Елену и двух сыновей. Младший — Юрий, а тот, что постарше и Елены, и Юрия куда-то сгинул. Говорят по-разному: одни — что он в тюрьме за убийство, другие — что он просто уехал неизвестно куда. У этих троих фамилия Лебедевы. Однако Юрка имеет прозвище Шульц. На сыроварне в одной из соседних деревень до войны работал обрусевший немец Шульц, оставшийся в России неизвестно почему после первой мировой войны и умерший перед самой второй. Говорили, что он тоже сам себя порешил как раз тогда, когда жителей окрестных деревень высылали в Сибирь, а Шульц знал, что ему этой ссылки не миновать.
Потом, уже в Москве, все это подтвердилось в разговорах с бывшим школьным учителем Константина Михальского — Алексеем Алексеевичем Шустовым, с которым Костя меня познакомил. Алексей Алексеевич работал в одном из московских РОНО, помог в своё время Косте своими советами, направил его учиться после школы в Москву, в пединститут, и денег на дорогу дал. Мог бы он рассказать и ещё что-нибудь, но вскоре после нашего знакомства умер.
Мои родители, наслушавшись о Больших Вяземах, о Лене и Юрке, стали им помогать: посылали деньги, посылки. Вернувшаяся снова в нашу семью тётя Маша, отправив свою мать Евдокию Филипповну в Душанбе к её старшей дочери Пелагее Андреевне, тоже включилась в оказание помощи двум сиротам, как она стала называть Лену и Юру. А через год после нашей поездки на Смоленщину Лена прислала письмо с просьбой забрать ее. Костя поехал. Спасти Лену нужно было от пьяницы, с которым она попыталась связать свою судьбу, но очень скоро убедилась в невозможности жить вместе с ним. Пьяный, а пьяным он был почти всегда, сожитель избивал ее. Укрыться ей было негде, защитить некому. Юрке он тоже не раз грозил, что убьет его, хотя Юрка жил не в его, а в своём доме.
Для того, чтобы уехать, необходим был паспорт, а паспортов у колхозников не было. Костя ходил по начальству, просил, убеждал, ставил водку. О чем-то смог договориться. Продали по дешевке корову, избу; откладывать было нельзя, приходилось действовать быстро, раздали соседям лопаты, вилы, грабли и прочий скарб, включающий ведра и кадки, один сундук и мебель. Часть вырученных за дом и корову денег отдали за паспорт. Кур ощипали и зажарили на дорогу, петуха оставили: он был очень красив. Уехали с тремя узлами, увозя подушки, два одеяла и одежонку.
На Горбатке стали думать о дальнейшем устройстве. Лена и здесь поначалу боялась выходить на улицу: думала, что сожитель её выслеживает. Города и она, и Юрка боялись. Были они в Москве впервые, и вообще кроме Вязем да Андреевска нигде не были. Все их удивляло и страшило. Дней через десять кое-что начало вырисовываться. Устроил их Костя в Орехово-Зуеве, куда мы с ним несколько раз для этого ездили. Лена поступила ученицей на ткацкую фабрику, Юру взяли туда же в ученики к мастеру по наладке станков. Поселили их в общежитии. Там они и обосновались.