Юрий ожидал увидеть Ростига или Даботу, но пришел к нему Белогор. Взглядом послав учеников за дверь, ведун присел на неизменный чурбан.
— Дабота сумел захватить словощупом часть души, что шпионила за твоими перемещениями. Он тянул ее к себе, тот — к себе. Как обычно, у нашего молодого силача не хватило терпения. Он нанес удар через душу по телу врага. Такое возможно, когда у разделенной души зажаты обе половинки. Ударил от души.
Юрий молча ждал продолжения. Уже нетрудно было догадаться по сдержанности гриваса, что Даботе пришлось испытать очередное разочарование.
— Наверное, тот, чью душу он поймал — владелец картины Третьей Печати. Иначе невозможно объяснить его защиту. Дабота ударил точным, сконцентрированным ударом. Попал. Но защита отразила удар, как всегда, разбрызгивая энергию во все стороны. Часть отраженного удара пришлась на самого Даботу. У него сломана рука, ребра, разорвана селезенка.
Кондрахин приподнялся на лежанке.
— Ты сиди, восстанавливай силы. Найдется кому за ним приглядеть, поставим на ноги за две недели. Зато тебе важный урок — пользуйся обычными, человеческими способами. Тот, кто носит на себе столь прочную ментальную защиту, должен быть очень привязан к определенным местам, защищенным заклинаниями и ловушками. Он всегда будет готов отразить ментальное нападение.
Гривас встал, поклонился Кондрахину.
— Брат Трихор! Совет братства посылает тебя в Рим, дабы ты вступил в смертельную битву с нашими врагами. Тебе дозволено самому выбрать, по кому из двух известных тебе врагов ты нанесешь удар. Братство пребудет с тобой всеми своими устремлениями и действиями, но здесь, в наших родных лесах. Будь тверд и уверен в себе.
Гривас вышел, не сказав более ни слова. Юрий прикинул: получалось, что братство созывало Совет после каждого его действия. Сейчас же, когда война началась в открытую, Совет вполне могли провести и с утра. Тогда получалось, что гривас зашел к нему сразу после седьмого, решающего Совета.
— Брат Трихор, мы готовы отвести тебя к дороге, где дожидаются лошади, — просунул голову в дверь Светояр. Юрий поднялся. Взял свой портфель, свернул в узелок одежду, в которой пришел на священный холм. Решил, что переоденется позже, когда выйдет из леса.
— Я готов идти, — произнес он и твердым шагом вышел из дома.
В поезде до Кракова, польской столицы, пан Пильзень скучал. Едва оказавшись на вокзале, он воспользовался телефоном. Через полчаса за ним пришла машина, а еще через два часа самолет, направляющийся в Вену, поднялся с краковского аэродрома, унося пана в земли Немецкого Союза.
Венский таможенник предложил пану Пильзеню вытряхнуть все содержимое портфеля на стол для досмотра. Зонтик, белье, рубашки интереса не вызвали. Карты таможенник отбросил небрежным жестом, едва удостоив взглядом. Аптечку перебрал тщательно, но придраться не смог. Остановился, держа в руках обычный камень.
— Это что?
— Сувенир. Память о прошлом приключении, — ответил пан на не совсем правильном, но понятном немецком языке.
Таможенник поднял анкету, заполненную приезжим.
— Вы не указали сувенир в списке ввозимых предметов. Почему?
— Простите, герр таможенный служащий. Я не мог сообразить, как его обозначить. Он не подходит не под категорию предметов роскоши, ни под произведения искусства, ни под технические или геологические образцы. Я, если Вы сочтете это правильным, мог бы указать его как вещественное доказательство по судебному делу. Не стану занимать Ваше время подробными объяснениями, почему такое определение является наиболее точным. Если таможенные правила такого не допускают, можно записать его как личную вещь. В таком случае нет необходимости вообще записывать его отдельно.
Таможенник раздраженно откатил камень к уже проверенным вещам, взяв в руки туристический справочник, пролистал, бросил на стол.
— Господин Пильзень, чем собираетесь заниматься на территории Немецкого Союза?
Пан ответил то же, что несколько ранее собственноручно написал в анкете.
— Намереваюсь изучать фармацевтику.
Таможенник, не зная, к чему придраться, спросил:
— Судя по Вашим целям, Вы приехали на длительный срок. Почему при Вас так мало вещей?
И с миной полной пресыщенности услышал самый банальный ответ:
— Все необходимое приобрету здесь. Я слышал, в Вене отличные магазины.
Таможенник шлепнул штамп в паспорт и бросил анкету в ящик стола. Пожалуй, знай он, как важно для приезжего было, что именно он записал в анкете, проверил бы ее еще раз. Но придраться к приезжему славянину, который прибыл почти что с пустыми руками, было затруднительно, и таможенник переключился на следующего пассажира, чьи шикарные чемоданы сулили ему кое-какие возможности.
Игнатий же Давтурович, миновав таможню, сунул пресловутый сувенир в карман пиджака и сел в такси. Он приказал везти его в гостиницу, где в номерах имелись камины. Венский таксист лишних вопросов не задавал, отвез постояльца в отель "Померания" с узкими стрельчатыми окнами и башенками по углам.
Сняв номер на два дня, пан Пильзень первым делом разжег камин, в котором и сжег карты и собственный паспорт. Затем он пешком отправился в здание полицейского управления, вошел в один из кабинетов без приглашения, сказал несколько слов хозяину этого кабинета, вручил ему несколько своих фотографий требуемого размера и вскоре покинул знание. Теперь Кондрахин обладал паспортом на имя Иоганна Заккенхауза. В паспорте стояла открытая виза на выезд в Италию.
Прогулявшись по магазинам, Юрий сменил всю одежду. Напялил на голову нелепую шляпу котелком, натянул длинный сюртук, переобулся в блестящие остроносые туфли. Старую одежду он бросил в мусорную корзину тут же, в магазине. Избавился и от своего портфеля, заменив его щегольским чемоданом, впрочем, довольно скромных размеров.
В отель Кондрахин возвращаться не стал. Тем же вечером он вылетел в Геную. Надо сказать, что его поведение в Генуе полностью повторило венскую историю. Отель с каминами, в котором он на сей раз переночевал. Сожженный паспорт, визит в полицию, сеанс гипноза — и новый паспорт, на имя Джузеппе Рико. Вновь Юрий прошелся по магазинам, меняя одежду.
Узкие серые брюки, туфли с дырчатым верхом, бледно-желтая рубашка с длинным рукавом, серая безрукавка, светло-коричневая кепка. Вместо чемодана- изящный квадратный портфель с двумя замками. В таком обличье, обличье молодого состоятельного человека, не относящегося явно ни к одному слою общества, римский поезд унес его из Генуи.
Первые три дня он болтался по улицам итальянской столицы, стараясь держаться окраин. Разговаривал с официантами, продавцами магазинов, смотрел, как ведут себя обитатели Вечного города. Снял на некоторое время две квартиры. Одну в центре города, поблизости от церкви Санта-Мария Маджоре, в небольшом старинном доме, с отдельным входом. Эта квартира стоила очень дорого, но Юрия больше всего устраивало то, что окно одной из комнат выходило на другую улицу. При необходимости он мог спрыгнуть на мостовую и раствориться в толпе.
Другая квартира находилась в большом пятиэтажном доме, где всегда было шумно и многолюдно. В обе квартиры Юрий занес несколько комплектов разной одежды: преимущественно поношенной, покупая её на рынках. На вокзале выбрал приехавшего с юга крестьянина, легко его загипнотизировал, и тот снял для Кондрахина на свое имя номер в гостинице, где останавливались обычно приезжающие в Рим на несколько дней по делам торговцы.
Немедленно забывший о существовании Кондрахина крестьянин удалился, еще не зная, что через несколько дней Рим вдруг покажется ему невыносимо громадным, и он переберется в Неаполь. А Юрий поселился в гостинице, куда тоже принес несколько комплектов одежды. Но в этот раз — только новой, соответствующей положению состоятельного человека.