— Благодарю, господин следователь.
Юрий благодарил искренне, прекрасно понимая, что разговор вовсе не окончен. Следователь выполнил свои формальные, предусмотренные законом обязанности. А вот сейчас он начнет с ним, с подозреваемым, причем подозреваемым бог знает в чем, свои следственные игры. Плохо было то, что сегодня Кондрахин совершенно не мог уловить мыслей господина следователя. Тот не пользовался мыслезащитой. Как Ростиг, как сам Кондрахин, он использовал двоемыслие. Все, что мог взять из сознания следователя Юрий — это следующий по порядку вопрос. Ни ожидаемый ответ на него, ни обстоятельства, вызвавшие этот вопрос, Кондрахин не разгадывал. При таком положении дел Будук-Оол его легко переиграет.
— Только вот, господин без имени, есть одно небольшое затруднение. В Московском Ханстве разрешение на ношение оружия дается лишь определенным чинам. Если признать оружие Вашим, получается, что Вы — нарушитель закона. А не признать его Вашим нельзя, потому как у меня имеются протоколы допроса нескольких свидетелей, которые подтвердили — Ваш пистолетик. Вот так.
— Да откуда Вы знаете, что мне не положено оружие иметь? Я, как Вы должны были догадаться, не рядовой обыватель. Заберите его себе, скажем, в связи с моей временной недееспособностью. Я совершенно на Ваши действия не обижусь.
Следователь вновь присел на красивый стул с гнутой деревянной спинкой, закинул ногу на ногу.
— Дак ведь в том и штука, разлюбезный сударь, что, как человека без памяти, я обязан отправить Вас в психическую больницу. Сначала на обследование, а потом, я предполагаю, на лечение. Палаты там на замках, в окнах решетки, а врачи не верят ни одному Вашему слову. Плохо там, одним словом. Плохо, и выйти скоро не получится.
Юрий пожал плечами. Прямо детские какие-то угрозы: а вот я сейчас в тебя песочком с совочка как брошу! Хотя, будь на его месте обычный человек — действительно бы испугался.
— А вот если к Вам память бы вернулась — чуть-чуть, лишь касаемо этого пистолетика — то я бы и без врачебной комиссии смог бы обойтись. И если преступных деяний за Вами не обнаружится, то и выписались бы себе спокойненько, со всеми деньгами.
Тут Кондрахин припомнил, что с деньгами тоже не все запросто получалось. В пересчете на рубли у него было не менее семидесяти тысяч. При себе такие деньги могли носить лишь миллионщики — купцы и банкиры — или же выдающиеся грабители. Вчера, узнав про деньги из мыслей следователя, он просто не придал значения сумме.
— Да возьмите себе половину этих денег и отстаньте от меня! Господин Кажегет, Вы — как маленький. Если я не простой человек, то ведь ясно, что или комиссия меня здоровым признает, или Вас уволят. Я даже мысли не допускаю, — прибавил Кондрахин с притворным ужасом, — что Вы попадете под трамвай. Что Вы! Все произойдет тихо. Вам прикажут сверху забыть о моем существовании. А также и обо всем остальном, как, скажем, мне. А может, я просто бесследно испарюсь из этой палаты на глазах десятка свидетелей. Ну, зачем нам с Вами, серьезным людям, такая чертовщина?
Будук-Оол даже не дрогнул, не сморгнул. Как сидел на стуле, так и сидел.
— Вот Вы, господин без имени, и проговорились. Попытка подкупа должностного лица при исполнении… Да еще угрозы прибавим. Не хочется Вам, чтобы персона Ваша была раскрыта. Боитесь. Так я не злодей бессердечный. Если Вы ко мне с уважением, то и я навстречу пойду. Пистолетик откуда? А?
— Купил. В Италии. Истинная правда, господин следователь. Другого ответа у меня нет.
Он подкрепил свой ответ изменениями в голосе и выражении лица, придавая им максимальную убедительность. Но следователь, тертый калач, таких "убедительных" ответов за свою жизнь выслушал тысячи.
— Как должностное лицо, предупреждаю: Вы задержаны до выяснения обстоятельств. Палату не покидать. Городовой имеет право на применение оружия. Вспомните что новое — позовете. Через охранника. Сейчас к Вам гость. Журналист.
В палату по знаку следователя вошел Горшенин. Юрий успел дать ему мысленное предупреждение:
— Не знакомы.
Кажегет впился глазами в лицо журналиста, надеясь что-то на нем прочитать. Но вошедший, едва скользнув взглядом по кровати, взглянул на следователя.
— А где обещанный сюрприз?
Будук-Оол ничем огорчения не высказал. Нейтральным тоном он спросили:
— Вы встречали когда-нибудь этого человека, господин Горшенин?
Журналист ответил отрицательно и тогда следователь в двух словах пересказал ему историю появления Кондрахина в Орле, кратко изложив и рассказы того про чужие миры.
— Что же, господин Кажегет, для меня это представляет интерес, — журналист присел на стул, глянул на Кондрахина.
— Здравствуйте, таинственный незнакомец. Меня зовут Владимир. Для удобства разговора назову-ка я Вас Юрием. Надо же как-то обращаться, без имени и беседа не такая получится. Не возражаете?
Против того, чтобы его называли Юрием, Юрий возражать не стал. Кажегет откланялся, но вместо него в палату зашел тихий круглолицый юноша, молча присел в углу, и принялся записывать беседу журналиста с подозреваемым. Делать было нечего, пришлось рассказывать Горшенину про тот Орел, который он знал на Земле.
— Скажите, Юра, а как Вы объясняете такое сходство двух миров? Ведь совпадает почти все: названия, язык, история до определенного момента…
— Я полагаю, до определенного момента существовал только один мир, а затем он был воспроизведен с некоторыми изменениями, после чего начал существовать самостоятельно. Но его история пошла другим путем. Мне кажется, разделение произошло в тринадцатом веке.
Владимир удовлетворенно кивнул, бешено строча в своем блокноте.
— Куликовская битва и на Земле была?
— Была, — подтвердил Юрий, — только у нас союз Литвы и Польши не превратился в мощное православное государство, надежно прикрытое с востока единоверцами, а стал слабым католическим образованием, которое позже разделили между собой соседи…
Затянувшуюся беседу оборвал врач, выгнавший из палаты посторонних. Он осмотрел Кондрахина, уделив особое внимание круглым кровоподтекам на местах прикрепления синих нитей. Здесь кожная чувствительность была существенно снижена. Пришедшая вскоре медсестра смазала кровоподтеки какой-то вонючей мазью и залепила пластырем. После обеда Юрия вновь навестил Кажегет Будук-Оол.
— Здравствуйте, господин Сталин, — масляная физиономия и елейный тон следователя не обманули Юрия. Будук-Оол готовил ему крупную подлость. Подлость эта в данный момент скрывалась за дверью, но в чем она состояла, Юрий прочесть в мыслях господина следователя не смог.
— Вольно, господин следователь городской полицейской управы. Можете садиться, — фамильярно показал рукой на стул Кондрахин.
Кажегет сел, открыл свой портфель, достал оттуда листок бумаги, протянул Юрию. Кондрахин взглянул на изображенный скупыми карандашными линиями овал лица, узнал себя, молча протянул листок обратно следователю.
— Некоторое время назад этого человека искала Коллегия Охраны Безопасности. Здесь искала, в Орле. Я отправил к ним запрос, они ответили, что изображенная на портрете персона их не интересует. Как Вы думаете, господин Сталин, какой я сделал для себя вывод?
— Наверное, они нашли человека, которого искали, и искать других, похожих, незачем? — предположил Юрий.
— В мою голову пришла иная мысль. Они нашли Вас, как-то использовали, и выбросили за ненадобностью. Может, поэтому Вы не в силах ничего вспомнить. Кто не помнит, тот не проговорится. Эта версия мне нравится куда больше, чем Ваши изощренные вымыслы. Да и в вымыслах правда просвечивает. Ваше НКВД с нашей Коллегией дюже схоже.
— В каждой стране есть своя контрразведка или тайная полиция, — пожал плечами Юрий, — я и не отрицаю, что вполне мог служить им. Но не помню ничего, что поделаешь.
Версия следователя показалась ему хорошим выходом из положения. Кажегет не дурак, он прекрасно понимает, что если его догадка верна, то никаких подтверждений ее истинности он не обнаружит. В таком случае он может только обратиться к помощи психиатра. Оставалось добиться от того признания здоровья Кондрахина, и следователь вынужден будет оставить беспамятного господина Сталина в покое.