В глубине ее души сейчас тоже тлела искра. Там скрывалась некая перемена, нечто новое. Что бы там ни было, она к этому не стремилась. Но иногда и не нужно просить. Никто же не спросит у другого человека, каково его Настоящее Имя. Его вам говорят... или не говорят.
Тенар встала с постели и оделась. Для столь раннего часа было довольно тепло, и она не стала разжигать огонь в очаге. Тенар села в дверном проеме выпить чашечку молока и понаблюдать за тем, как тень Горы отступает от моря. Легкий бриз, дувший почти постоянно на этом открытом всем ветрам каменном уступе, был наполнен ароматами трав. В воздухе чувствовалась особая сладость, неуловимая перемена.
– Все изменилось! – радостно прошептал, умирая, старик. Он умер, сжимая в своей руке ее руку, преподнеся ей перед смертью бесценный дар – свое Имя, отторгнув его от себя.
– Айхал! – прошептала она. В ответ заблеяли в сарае козы, ожидавшие прихода Хифер.
– Бе-е, – блеяла одна, а другая вторила ей более низким, с металлическим оттенком, голосом:
– Бла-а! Бла-а!
«Доверили козе», – говорил Флинт, когда кто-то чего-то портил. Флинт пас овец, а коз не любил. Но Сокол в детстве пас именно коз по ту сторону Горы.
Тенар вернулась в дом и нашла Ферру наблюдавшей за спящим мужчиной. Она обняла одной рукой девочку, и та, вопреки обыкновению, не отстранилась и не осталась безучастной, а даже слегка прижалась к Тенар.
Гед был погружен в глубокий, но спокойный сон. На его повернутом к ним лице отчетливо выделялись четыре белых шрама.
– Его обожгли? – шепотом спросила Ферру.
Тенар ответила не сразу. Она сама не знала, откуда у него эти шрамы. Когда-то давно, в Раскрашенном Зале Гробниц Атуана, она спросила у него с издевкой:
– Дракон поцарапал?
– Нет, это был не дракон, а один из ближайших родственников Безымянных. Правда, в конце концов я узнал его.
Больше Тенар ничего об этом не знала. Но она понимала, как важно для ребенка, чтобы то были шрамы от ожогов, и поэтому ответила:
– Да.
Ферру продолжала рассматривать его, склонив при этом чуть набок голову, дабы лучше видеть своим единственным зрячим глазом. Это делало ее похожей на крохотную птаху – воробышка или зяблика.
– Пойдем, пичужка моя, ему необходим сон, а ты, я думаю, не откажешься от персика. Интересно, появился ли на дереве этим утром спелый персик?
Ферру побежала взглянуть на персиковое дерево. Тенар не спеша последовала за ней.
Наслаждаясь сочным персиком, девочка внимательно разглядывала ямку, куда она вчера посадила косточку. Она, без сомнения, была разочарована тем, что за ночь не выросло новое дерево, но промолчала.
– Полей его, – сказала Тенар.
Ближе к полудню пришла тетушка Мосс. В число ее талантов входило умение плести корзины из болотного тростника, и Тенар попросила старуху научить ее этому искусству. Еще ребенком на Атуане она показала себя способной ученицей. Будучи чужеземкой на Гонте, Тенар открыла, что людям нравится учить другим людей. Она с готовностью училась у местных жителей всему новому, и они прощали ей за это ее непохожесть на других.
Огион учил ее одному, Флинт – другому. Всю свою жизнь Тенар только и делала, что училась. Оказалось, что в мире есть уйма вещей, которые просто необходимо знать, много больше, чем она представляла себе, будучи юной жрицей или ученицей мага.
Прутья уже отмокли, и этим утром они принялись расщеплять их – нетрудное, но требующее большой аккуратности занятие, оставлявшее вдоволь времени дли разговоров.
– Тетушка, – спросила Тенар, когда они уселись на крыльцо, положив перед собой охапку вымоченных прутьев и циновку, на которую следовало класть расщепленные. – Каким образом ты определяешь, маг тот или иной мужчина, или нет?
Мосс, по своему обыкновенно, начала издалека, напустив должную толику тумана.
– Рыбак рыбака видит издалека, – заметила она проникновенным голосом, и рассказала Тенар притчу о муравье, который поднял с пола во дворце тоненький волосок и отнес его в свой муравейник; той же ночью подземные туннели озарились призрачным светом, похожим на свет звезд, ибо волосок тот был с головы Великого Мага Броста. Но только мудрый замечал, что муравейник светится. Для всех остальных ничего не изменилось.
– Словом, нужен наметанный глаз, – заключила Тенар.
Может так, а может и нет – такова была суть мрачного ответа Мосс.
– Некоторые рождаются с этим даром, – сказала она. – Он всегда при них, даже когда они сами того еще не осознают. Настанет время, и их дар засияет, как волосок мага в темной норке.
– Да, – сказала Тенар. – Теперь мне все ясно. – Она аккуратно расщепляла тростинки и клала лубок на циновку. – Но как ты узнаешь, что тот или иной мужчина – не маг?
– По отсутствию, – ответила Мосс, – по отсутствию в нем Силы, дорогуша. Дело вот в чем. Коли у меня есть глаза, я безошибочно определю, слепая ты или зрячая, один ли у тебя глаз, как у малышки, или целых три. Я увижу это, не так ли? Но если бы я была слепа, как крот, то ничего не заметила бы, пока ты мне сама не сказала бы. Но я-то зрячая. Я знаю, я вижу – третьим глазом!
Она коснулась пальцем своего лба и громко, отрывисто кудахтнула, словно курица, снесшая яйцо. Мосс была явно довольна тем, что сумела подобрать нужные слова и удачно выразила свои мысли. Тенар решила, что несмотря на браваду и излишнюю образность, в словах старой колдуньи содержалась немалая толика истины. Никто же не учил Мосс ясно выражать свои мысли. Ведь к ее словам никто никогда не прислушивался. Невнятное бормотание – все, что от нее ожидали и требовали. Она была ведьмой и никто не пытался разобраться, почему она поступает так, а не иначе.