У тени проступили новые черты: наметился нос, линия подбородка, рта. Жалкое подобие лица, вытянутое и лишенное четкости. Движение. Полуразмытая рука медленно поднялась, словно преодолевая груз смерти, чтобы добраться до меня; ввалившиеся глаза сосредоточились на моем лице, и пятно рта разверзлось в ужасающем беззвучном отчаянии, как у рыбы, выброшенной на берег.
Нечто впилось в меня взглядом, и ледяные ремни стянули грудь. Все, что мне удавалось, – лишь редкие поверхностные вдохи. На периферии зрения предупреждающе вспыхнуло, и моя голова, казалось, отделилась от тела, поплыла и завертелась. Ужасно беспомощное состояние, словно падаешь в обморок в замедленной съемке. Я разжала пальцы, и телефон выскользнул из ослабевшей руки. Даже если тетя Гиацинта еще оставалась на проводе, я все равно не смогла бы ее расслышать из-за гула в ушах. Да и докричись я до нее, как она придет на помощь из Китая?
Дверь распахнулась, ударившись о стену, и на пол с грохотом обрушились картинные рамы. Через пустой дверной проем в комнату ворвался ураган, бушующий подобно невидимому чудовищу. Ветер отбросил мои волосы назад, смел со стола бумаги и книги, а занавески начали развеваться, словно ленты на День Независимости от внезапно налетевшего летнего шторма.
Лила подскочила и радостно залаяла. Стягивающие грудь ледяные ремни растаяли, и в мои ноющие легкие устремился воздух – теплый, пахнущий шалфеем и прозописом, пыльным брезентом и немного фиалками. Потусторонний голубой свет и очертания призрака исчезли без следа, как задутая бурей свеча.
Ураган пропал так же быстро, как налетел, хлопнув дверью – этакая эмоциональная точка призрачной тирады.
Долгое время я сидела, тупо глядя в темноту. Парализующий ужас прошел, но шок и замешательство все еще не отпускали. Затем собаки вскочили на лапы и разразились таким лаем, что…
Что могли и мертвого поднять из могилы.
Шум отскакивал от моего черепа, привнося в беспорядочные мысли еще больший хаос.
«Телефон, – вспомнила я первым делом. – Тетя Гиацинта».
Разобравшись в переплетении одеял и дюжины собачьих лап, я нащупала трубку и приложила ее к уху.
- Тетя Гиацинта? Вы еще там?
В ответ длинный гудок.
Дверь снова распахнулась, и я завизжала, что при других обстоятельствах показалось бы перебором, но не после того, как в моей комнате побывал гребаный призрак.
По меньшей мере один призрак, да еще то, что скользнуло в комнату следом и прогнало первого прочь – дядя Берт? – показавшись почти мягким по сравнению с мертвецки холодным существом в изножье кровати.
«В изножье моей кровати, обожебожебоже».
Мозг разогнался и зациклился на этой единственной мысли, отбросив все остальные.
- Ами! Что происходит?
Фин глазела на меня с порога, ее пижама была в беспорядке, волосы топорщились в разные стороны. Свет из коридора падал на кровать, и я мельком увидела себя в зеркале комода: закопалась в кучу собак и одеял, всклокоченные темно-рыжие волосы резко контрастируют с мертвенно-бледной кожей, веснушки выделяются, словно изюм в овсянке. А глаза – огромные, дикие, с испуганным выражением типа «земля слетела со своей орбиты».
Немудрено, что Фин таращится на меня так, будто впервые видит. Она включила верхний свет и ошарашено оглядела беспорядок.
- Елки-палки! Больше похоже на мою комнату. Что стряслось?
- Тут был призрак. Прямо здесь! – Я ткнула пальцем. Собаки спрыгнули с кровати и закружились по комнате, поскуливая от страха.
Фин обеспокоенно нахмурилась:
- Призрак? Дядя Берт, что ли?
- Нет, не дядя Берт. Его я не боюсь. – Отбросив покрывала, я подошла к месту, где соединились свет и холод. Но не слишком близко. – Оно было прямо здесь. В виде бело-голубого столпа света с фигурой в центре.
Казалось, там должен остаться ожог, след или что-нибудь вроде того, что отпечаталось у меня на сетчатке глаз. Стоило моргнуть, и я снова видела свечение. Я задрожала.
Фин попятилась за порог, словно боялась испортить место преступления.
- Призрак не мог сюда попасть.
- В курсе. – Я потерла гусиную кожу на руках. Майка на бретельках и шортики предназначались для сна под семидесятикилограммовыми собаками, а не для встреч с привидениями. – Однако ему удалось.
- Но он не мог, – гнула свое Фин.
- Знаю! – Ничего я не знала, но тут взглянула на нее: черты лица застыли и напряглись, кожа натянута в тревожной маске. Сестра была потрясена до глубины души и цеплялась за известные факты, ведь думать о другом – слишком страшно.