Когда Дьюану пришло время вновь отправляться в свои бесконечные странствия, его приятель-фермер неохотно поделился с ним новостью о том, что милях в тридцати к югу, у поселка Ширли, на столбе у одного из перекрестков было помещено объявление о вознаграждении за поимку Бака Дьюана, живого или мертвого. Дьюан слышал о подобных объявлениях, но ни разу ни одного не видел. Смущение фермера и отказ последнего сообщить, за какие именно преступления назначена награда, пробудили в Дьюане любопытство. Он никогда не бывал в Ширли и не приближался к нему дальше дома своего друга-фермера. Несомненно, ему приписывалось какое-нибудь ограбление почты, царапина, полученная в перестрелке, или нечто подобное. А ведь случалось, что его обвиняли и в более серьезных преступлениях. Неожиданно для самого себя Дьюан решил поехать туда и разузнать, кто желает получить его живым или мертвым, и за что.
Когда он тронулся в путь по дороге на юг, его вдруг осенило, что он впервые умышленно отправляется на поиски опасных приключений. К осознанию этого его привел самоанализ; за время последнего страшного бегства с низовьев Нуэсес, и пока он лежал, выздоравливая, прикованный к постели, он очень изменился. Постоянная неизменная безысходная горечь отчаяния навеки поселилась в нем. Он достиг своего предела. Все его духовные и умственные силы не смогли отвратить его от предназначенной ему судьбы. Ему было на роду написано стать человеком вне закона в полном смысле этого понятия, быть тем, чем считали его другие, — то есть, породниться со злом. Он не совершал никаких преступлений. Да и было ли преступление созвучно его натуре? Он пришел к выводу, что образ закоренелого злодея был ему искусственно навязан, а причины поступков надуманы; молва распространяла среди легковерных людей всякие слухи и домыслы о нем. Он понимал теперь многое из того, что до сих пор было необъяснимым в поведении некоторых известных бандитов: почему они возвращались в месту преступления, поставившего их вне закона; почему они часто шли на абсолютно неоправданный риск; почему они отправлялись прямо в пасть смерти, ища встречи со своими врагами, с преследующими их рейнджерами, с линчевателями, чтобы рассмеяться им в лицо. Этих людей вела за собой та же горечь отчаяния, что была в нем.
Вскоре после полудня Дьюан с вершины длинного пологого холма разглядел зеленые поля, деревья и блестящие крыши поселка; как он полагал, это и был Ширли. А у подножья холма на пересечении двух дорог он заметил дорожный указатель, где было приколото объявление. Дьюан подъехал поближе и наклонился, чтобы прочесть выцветшие строчки: «1000 ДОЛЛАРОВ НАГРАДЫ ЗА БАКА ДЬЮАНА, ЖИВОГО ИЛИ МЕРТВОГО». Приглядевшись повнимательнее, чтобы разобрать более мелкий и более выцветший шрифт, Дьюан узнал, что он разыскивается за убийство некоей миссис Джефф Эйкен на ее ранчо неподалеку от Ширли. Дата убийства была неразборчива, можно было лишь разглядеть название месяца: сентябрь. Награду назначил муж убитой, имя которого совпадало с именем шерифа в конце текста.
Дьюан дважды прочел объявление. Когда он выпрямился, ему стало тошно от ужаса перед своей несчастной судьбой и обидно за тех простодушных дураков, которые могли поверить в то, что он способен обидеть женщину. Но тут же он вспомнил Кэйт Блэнд и — как всегда, когда образ ее возвращался к нему — внутренне похолодел. Несколько лет тому назад распространился слух, будто он убил ее, и теперь заинтересованным лицам нетрудно было приписать ему и это убийство. Возможно, такое происходило нередко. Вполне вероятно, что на своих плечах он нес тяжесть бесчисленных преступлений, которых не совершал.
Злобное, неистовое бешенство охватило Дьюана. Оно потрясло все его тело, как буря сотрясает дуб. Когда вспышка ярости миновала, оставив пустоту и холод в душе, он уже принял решение. Тесно сдвинув брови, прищурив глаза и крепко сжав челюсти, он пришпорил лошадь и направился прямо к поселку.
Ширли представлял собой довольно большой и живописный провинциальный городок. Здесь заканчивалась ветка железной дороги. Широкая, обсаженная деревьями главная улица состояла из удобных красивых домов, а многие лавки и склады были построены из настоящего кирпича. Центральное место занимала просторная площадь, затененная кроной гигантского тополя.