— Да ты ранен! — воскликнул Дьюан.
— Черт побери, а кто сказал, что нет? Слушай, не подсобишь ли ты мне… с этим мешком?
Дьюан опустил на землю тяжелый мешок и помог Стивенсу сойти с лошади. На губах нарушителя порядка выступила розовая пена, и он отплевывался кровью.
— Ну почему ты не сказал мне раньше? — допытывался Дьюан. — Я ведь и понятия не имел! Ты мне казался в полном порядке.
— Что ж, Люк Стивене, может быть, и болтлив, как старуха, но иногда он умеет и молчать. Что толку распускать язык зря? Ни к чему хорошему это бы не привело.
Дьюан заставил его сесть, снял с него рубаху и смыл кровь с груди и со спины. Стивене был ранен в грудь пониже соска, и пуля прошила его навылет. То, что он выдержал такую скачку, да еще с тяжелым мешком на луке седла, граничило с чудом. Дьюан не представлял себе, как это было возможно, и не питал никаких надежд относительно судьбы своего товарища. Тем не менее, он наложил тампоны на обе раны и туго перевязал их.
— Того фермера зовут Браун, — сказал Стивене. — Мы с ним перессорились из-за лошади, которую я увел у него в Хантсвилле. Немного поцапались тогда, постреляли. По правде сказать, я видел этого Брауна, когда он привязывал лошадь у коновязи там, в Мерсере, и увидел его раньше, чем он заметил меня. Мог бы с таким же успехом подстрелить его. Но я не стал нарушать данного тебе слова. Надеялся, что он не узнает меня. Но вот, видишь, узнал, — и с первого же выстрела влепил в меня пулю. Что ты думаешь об этой дырке?
— Чертовски плохая, — ответил Дьюан, не в силах смотреть в глаза озорному весельчаку.
— Думаю, ты прав. Но сколько у меня было всяких ран, хороших и плохих, и я их все пережил! Возможно, переживу и эту. А теперь, Бак, отыщи мне подходящее местечко в зарослях, оставь немного жратвы и воды, так, чтобы я мог до них дотянуться, и сматывайся отсюда.
— Оставив тебя здесь одного? — резко спросил Дьюан.
— Ну да. Видишь ли, я сейчас не могу держаться с тобой наравне. Браун с приятелями долго не отвяжутся от нас и на этой стороне. Так что тебе придется поставить на номер один, если хочешь выиграть игру!
— А ты как бы поступил на моем месте? — с любопытством поинтересовался Дьюан.
— Что ж, пожалуй, смылся бы, спасая свою шкуру, — ответил Стивене.
Дьюан был склонен все же усомниться в искренности беглого преступника. Со своей стороны он без лишних рассуждений принял решение о том, как действовать дальше, Прежде всего он напоил лошадей, наполнил фляги и мешок для воды, затем погрузил и привязал мешок с провизией на свою лошадь. Покончив с этим, он поднял Стивенса, усадил его на гнедого и, поддерживая раненого в седле, свернул в заросли, стараясь вести лошадь по земле, поросшей травой, чтобы меньше оставлять следов. Перед наступлением темноты он вышел на тропу, которая, как уверял Стивене, могла увести их в глухие и дикие места.
— Пожалуй, нам следует продолжать двигаться и ночью — пока я не свалюсь! — со смешком заключил Стивене.
В течение всей ночи Дьюан, мрачный и задумчивый, тщательно присматривая за раненым, пробирался по едва заметной тропе. Лишь на рассвете он сделал привал, еле живой от усталости и голода. Стивене был очень плох, но все так же бодрился и даже пытался шутить. Дьюан разбил лагерь и развел небольшой костер. Раненый отказался от пищи, попросив лишь воды и виски. Затем он вытянулся на траве.
— Бак, не можешь ли ты снять с меня сапоги? — попросил он со слабой улыбкой на бледном лице.
Дьюан стащил с него сапоги, подумав, что Стивене, вероятно, не хочет умереть обутым. Раненый, казалось, прочитал его мысли:
— Знаешь, Бак, мой старый папочка всегда утверждал, что я рожден для виселицы. Как видишь, он ошибался. А следующим его пророчеством было то, что я помру в сапогах.
— Ты еще сможешь… выкарабкаться, — проговорил Дьюан.
— Конечно! Но я не хочу допустить ошибки в отношении сапог — и, приятель, если мне не повезет, то запомни на всякий случай, что я высоко ценил твою доброту!
С этими словами он закрыл глаза и, казалось, погрузился в сон.
Дьюан не мог найти воду для лошадей, но вокруг было изобилие покрытой росой травы, и он отпустил их пастись, предварительно стреножив. Затем он приготовил себе еду и поел, так как сам чуть не умирал от голода. Солнце уже пригревало, когда он лег отдохнуть, и склонялось к западу, когда проснулся. Стивене был все еще жив, судя по его тяжелому дыханию. Лошади паслись неподалеку. Все было тихо лишь многочисленные насекомые монотонно жужжали и стрекотали в траве и кустах. Дьюан некоторое время прислушивался, затем встал и направился к лошадям.
Вернувшись с ними, он застал Стивенса бодрствующим, с живыми глазами, веселым, как обычно, и, по-видимому, немного окрепшим.
— Видишь, Бак, я все еще с тобой, и даже гожусь для следующего ночного перехода, — сказал он. — Пожалуй, все, в чем я сейчас нуждаюсь, это хороший глоток вон из той бутылки. Помоги мне, ладно? Вот так. Ты — настоящий товарищ! Знаешь, сегодня вечером я больше не заглатывал кровь, которую выкашливал. Похоже, она уже вся из меня вытекла!
Пока Дьюан на скорую руку готовил еду для себя, упаковывал немногочисленную утварь и седлал лошадей, Стивене продолжал говорить без умолку. Он, казалось, торопился рассказать Дьюану все о здешних местах. Еще один ночной переход, и они смогут больше не опасаться погони, находясь на столь близком расстоянии от Рио-Гранде и местности, которую все беглецы от закона избрали своим укрытием.
Когда настала пора садиться в седла, Стивене произнес:
— Пожалуй, ты опять можешь натянуть на меня сапоги!
Несмотря на смех, сопровождавший эти слова, Дьюан отметил некоторые изменения в настроении маленького изгнанника.
Этой ночью продвигаться вперед стало легче благодаря тому, что тропа значительно расширилась, и обе лошади могли идти рядом, позволяя Дьюану ехать верхом, одной рукой поддерживая в седле Стивенса.
Самая большая трудность заключалась в том, чтобы заставить лошадей идти шагом. Они привыкли к рыси, а такой аллюр был не для Стивенса. Пурпурные краски заката погасли на западе; несколько минут бледная вечерняя заря еще светилась на небосклоне; быстро сгущались сумерки; затем необъятный синий купол над головой потемнел, и звезды стали ярче. Спустя некоторое время Стивене умолк и осунулся в седле. Дьюан, однако, не останавливал лошадей, и ночные часы продолжали медленно уплывать прочь под монотонный перестук лошадиных копыт. Дьюану казалось, что тихая ночь никогда не перейдет в рассвет, что не будет конца этой унылой и пустынной равнине. Но серый рассвет наконец пригасил яркость звезд и опустился до уровня мескитов и кактусов.
Рассвет застал беглецов у зеленой поляны на берегу небольшой каменистой речушки, где Дьюан решил сделать привал. Стивене обвис мертвым грузом у него на руках, и один взгляд на его изможденное лицо безошибочно сказал Дьюану, что маленький нарушитель закона совершил свою последнюю поездку. Тот тоже понимал это. И все же, веселый нрав не изменил ему и сейчас.
— Бак, мои ноги чертовски устали таскать на себе эти тяжелые сапожищи, — проговорил он и, казалось, почувствовал себя безмерно довольным, когда Дьюан стянул их с него.
Столь странная настойчивость Стивенса относительно своих сапог даже слегка озадачила Дьюана. Он устроил раненого как можно удобнее и занялся своими будничными делами. А тот подхватил нить разговора на том месте, где прервал ее прошлой ночью:
— Эта тропа немного подальше делится на несколько ответвлений, и каждое ведет к надежному убежищу, где ты найдешь людей… может, даже похожих на тебя… но больше таких, как я… и целые шайки воров, конокрадов и прочих бандитов. У них там легкая жизнь. Только думаю, ты едва ли найдешь ее легкой. Тебе никогда не стать таким, как они. Ты будешь среди них одиноким волком. Я это сразу понял. Что ж, если человек в состоянии вынести одиночество, и если он умеет ловко обращаться с револьвером, то кто знает, может, жизнь одинокого волка для него лучший выход. Я, к примеру, не знаю. Но люди там очень подозрительны к тем, кто приходит к ним один. Дай им только шанс, и они тут же прикончат тебя…
Несколько раз Стивене просил воды. Он позабыл — или больше уже не хотел — про виски. Голос его заметно ослабевал.