– Может ли он работать на Жерсона? – осторожно спросил Бюскермолен.
– Кто его знает, – пожал плечами Вольво. – У меня слишком мало информации. Точнее, информации последнее время много, как и событий, но она вся какая-то подозрительно бестолковая и разрозненная. Не вяжется она ни во что стройное, никак не вяжется… Такое впечатление, что на игровое поле ставят все новые и новые фигуры, причем никто заранее не знает на что они способны. И фигуры эти движутся сами по себе, а не подчиняясь командам единого разума.
– Другими словами, – вдруг вмешался молчавший до сих пор Гонза, – никакой враг на нас не ополчился. На нас ополчилась сама судьба.
Вольво задумчиво пошевелил бровями.
– Не совсем верно… Но в общем – именно так. Просто я не верю в судьбу. И поэтому не могу дать название силе, которая противопоставила себя нам. Но я боюсь, что это страшная сила, потому что она заставляет живых нарушать клятвы и поднимать оружие. Она ломает систему, устоявшуюся систему отношений между живыми в Большом Киеве.
– Шеф, – вдруг вмешался невозмутимо молчавший до этого Дюша. – А если наоборот? Если это мы пытаемся сломать устоявшуюся систему? Что есть город по сути? Именно система, сложнейшая система, в которой все уравновешено и взаимосвязано. Появись здесь живые, способные строить рукотворные машины, и система изменится до неузнаваемости, если не рухнет вовсе.
Пард сначала просто хмыкнул, оценив с какой непринужденностью Дюша назвал Вольво шефом, а потом до него дошло. И он замер, как источником техники пораженный.
– То есть… – протянул Вольво и обменялся с Инси быстрыми взглядами. – То есть, на нас ополчился город? Ты это хотел сказать?
– Да. Впрочем, возможно не только город, не только Большой Киев. В других ведь городах все обстоит точно так же, как и у нас. А кроме того, города нашего мира наверняка тоже образуют систему. Законченную и совершенную, как кристалл из ювелирного.
– Черт возьми! – выдохнул Гонза и яростно поскреб пятерней под кепочкой. – Система хочет жить, и она защищается. Заставляет заурядных мелких бандитов нападать на поезд, устраивает облаву в Смеле, насылает на нас сумасшедшие грузовики Халькдаффа… Я даже боюсь предположить, что еще свалится нам на голову в ближайшие дни…
Вольво снова обменялся с Инси быстрыми взглядами, словно искал у нее поддержки.
– Не приписывайте системе качеств живых, – Раздельно произнес вирг. – Не хотите ли вы сказать, что она разумна?
– Шеф, – хрипло пробасил Бюскермолен, подняв руку. – Никто этого и не говорит. Система стабильна, сами подумайте: вот уже много лет ничего в ней не меняется. Неизвестно откуда берутся машины. Неизвестно откуда берутся припасы на складах. Неизвестно почему ходят по Киеву груженые поезда и куда девается то, что они возят…
– Ну, это, положим, известно. На те же склады. В магазины еще, – фыркнул Вольво. – Скажите просто, что вас поразила догадка нашего нового коллеги и вы теперь изо всех сил пытаетесь подвести под нее почву. Некую непротиворечивую базу.
– Но раз система сумела многие годы оставаться действующей, значит она умеет следить за изменениями в себе и рядом с собой, и наверняка умеет нейтрализовывать эти изменения. Она и нас вполне может отследить и попытаться обезвредить во имя собственного блага.
– Мы только сделаем ее гибче и могущественнее, если научимся делать машины. Зачем ей сопротивляться? Ты думал об этом, Бюс?
Гном опустил взгляд.
– Прирученному грузовику тоже живется куда лучше, чем дикому. Но дикие на охоте почему-то всегда сопротивляются. До последнего. К тому же, вы сами, шеф, недавно призывали не приписывать системе разум.
Вольво не ответил. Вольво задумался.
Гонза нервно снял кепочку, потискал ее в ладонях и вновь нахлобучил на макушку. Уши его беспрестанно шевелились, как лопухи на ветру. Гоблин размышлял и глаза его поблескивали в сумерках, словно две гнилушки из какого-нибудь позабытого эльфами парка.
– Рукотворные, болеющие и смертные машины вполне способны многое изменить в Большом Киеве. Вдруг от них заразятся местные, киевские? И дикие, и прирученные. Начнут болеть и умирать. Сможем ли их лечить? И сможет ли выжить город, если многие машины умрут? Сможет ли он совсем без машин?
– Хватит, – оборвал его Вольво. – Я тоже умею думать и сопоставлять. И я не говорил, что несогласен с этим. Просто я против поспешных выводов. Поверив в это, мы можем проглядеть истинную причину и не сумеем противостоять ей. Если, конечно, все сказанное здесь не оправдается…
– Пойдемте-ка спать, – сказала Инси негромко. – Вон, команда уже поутихла. Да и у меня глаза слипаются…
Пард из темноты поглядел на нее – ладную и манкую женщину-человека.
«Я б с тобой поспал…» – подумал он бесстыдно.
В тот же миг Инси отвела глаза от перемигивающихся угольков в кострище и пристально поглядела на Парда. Пард вздрогнул и поспешно уставился в сторону.
Вольво встал.
– Бюс, завтра с утра визиты. Роел, остаешься здесь командовать. Живым отдыхать, и потише, потише. По возможности не высовываться за ворота. Пард, Гонза, вы знаете чем заняться. Вариант с яхтой избран основным, так что действуйте. Дюша, тебе, полагаю, лучше остаться на хозяйстве со всей этой оравой.
Дюша послушно кивнул, причем сделал это с неторопливо и с достоинством. Будто седобородый, умудренный долгой жизнью гном.
Вольво вздохнул, и напоследок справился:
– У тебя компьютер-то в доме есть?
– Есть.
– А к сети подключен?
– Подключен.
– А адрес приоритетного линка на Центр знаешь?
– Знаю.
– Пойдем покажешь… Технику Большого Киева отчет нужно переслать…
Они удалились в Дюшину комнату и некоторое время Пард еще замечал в окне отсветы от мерцающего экрана. Когда все закончилось, он пошел к себе.
В маленькой угловой комнате, на своем, наконец-то, жестком топчанчике, Пард мгновенно провалился в глубокий сон. Только прилег – топчанчик раз-другой качнулся, наверное от выпитой «Южной розы», и унес его экспрессом в очередное николаевское утро.
19. Заалай – Музтаг.
Разбудило Парда женское пение. Он вскинул голову с маленькой подушки, вслушиваясь. Чей-то негромкий грудной голос доносился со двора.
Пард на цыпочках подошел к окну соседней комнаты, тому, что выходило во внутренний дворик; у противоположной стены, на диване, сонно заворочался Дюша.
На крылечке с гитарой в руках сидела Инси и тихонько перебирала струны. У ног ее, конечно же, валялся Плюх и вел себя подозрительно тихо. Должно быть, слушал. Лилась завораживающая мелодия, в которую вплетался чистый и покорный певице голос.
Отчетливая синкопа в конце такта, короткая пауза и ритм чуть изменился, а песня перетекла в коду.
Парду сразу же вспомнился вчерашний разговор о происках защищающегося города, о системе и еще – о некоей команде Техника Большого Киева, собирающейся эту систему нарушить. Пард невольно вздрогнул поморщился и потрогал затылок, который почти перестал болеть после вчерашнего.