"Подозревает?"
Но она ведь по-русски, как будто, и не разговаривает. Или кто-то из русских танкистов "стукнул", что она по-болгарски "шпрехает"? А Володин, сука энкавэдэшная, вежлив до невозможности, и по-французски эдак трогательно пытается говорить.
— Мундль! — она с трудом оторвалась от Федорчука и посмотрела ему в глаза, пытаясь сказать взглядом то, что не могла произнести при свидетелях вслух. — Боже мой, ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть!
Говорила она по-французски, смотрела только на Райка, и всех прочих "присутствующих" игнорировала как несуществующих. Виктор, впрочем, тоже.
— А я-то как рад! — всплеснул он руками, отпуская Кайзерину, и "строго" посмотрел на нее поверх дужек, услужливо сползших на кончик носа круглых очков с синими стеклами. — Кисси, золотко! Мы же чуть не поубивались там все с горя! Ты бы аккуратней была, что ли! А то баварская баронесса при внезапном известии чуть инфаркт не получила, да и у певуньи "крыша" едва не "поехала". Впрочем, почему "едва"? — меланхолично пожал он плечами.
"Поняла или нет?"
— Где "блондинка"? — спросила вслух Кисси.
— Вероятно, гримируется. Пойдем, проверим? — предложил Виктор, взгляд которого явно потяжелел.
— Ну, конечно же, пойдем! — рассмеялась Кайзерина. — Веди меня, Мундль, мне не терпится пощупать чью-то упругую попку!
8. Себастиан фон Шаунбург, шоссе "Де Пинарес" севернее Сеговии, Испанская республика, 21 января 1937, 12.55
Теперь на Эль-Эспинару они двигались с севера. Головоломный маршрут, если подумать. Но, с другой стороны, какими вывихнутыми мозгами надо обладать, чтобы предположить, что те, кого ищут к югу от Мадрида, забрались так далеко на север?
"Эквилибристика… — подумал Баст, заметив дорожный указатель на Сеговию, — …на оголенном электрическом проводе".
Образ показался несколько гиперболизированным и излишне прямолинейным, что называется, " в лоб" — но газета не книга, а журнализм не беллетристика, и образ можно использовать в какой-нибудь статье. Но только не в письмах к Кейт. Кайзерина такой пошлости не пропустит.
— Могу я вас о чем-то спросить? — Мигель заерзал на пассажирском сидении, устраиваясь удобнее, и достал из-под ног термос с кофе.
Кофе им сварили в Кабезасе, в маленьком кабачке или кофейне. А может, это была таверна, да и сонный, богом забытый городок назывался как-то длинно и величественно — Что-то-там-де-Кабезас, или нечто в этом роде, но Шаунбург не помнил, "что" именно.
— Спрашивайте, Мигель, — разрешил Баст. — И плесните мне кофе, если вас не затруднит.
— Не затруднит… Что мы теперь будем делать?
Вопрос давно напрашивался.
— Это вопрос доверия, — ответил Баст. — Вы пару раз спасли мою задницу… Михель, и я думаю, что это достаточный повод для перехода наших отношений в иное качество.
Михаэль налил немного кофе в алюминиевую крышечку от термоса и протянул Басту. На мгновение дохнуло крепким ароматом, но сухой пыльный ветер тут же унес чудный запах куда-то назад.
— Значит, вы знаете, кто я на самом деле, — Михаэль не удивился.
Впрочем, Баст не питал иллюзий и на свой счет. Чем дальше, тем больше ему казалось, что его спутник знает, с кем именно путешествует по Испании.
— Спасибо, — Баст отхлебнул кофе, не отрывая взгляда от дороги.
Одно название, что шоссе…
— Знаю, — сказал он. — А вы?
— Я вас видел, — просто ответил Михаэль, — в Бонне, в тридцать первом.
— Надеюсь, вы понимаете, как все сложно, — Баст сделал еще глоток, и кофе кончился. — Спасибо! — он протянул пустую крышечку спутнику. — Что скажете?
— Скажу, что вы меня по-хорошему удивили, а это не просто. "Огненную воду" будете?
— Да, спасибо, — откликнулся Шаунбург. — Один глоток для тепла и куража.
— Держите, — Михаэль протянул ему бутылку темного стекла. — Разумеется, все ваши тайны…. товарищ Верховен… это ваши тайны. Вы можете быть абсолютно спокойны. Я дворянин… даже если бы не был членом "Философского кружка".
— Да, мы философы такие, — Баст сделал не один, а целых три глотка.
Водку они по случаю купили там же, где им сварили кофе. И удача сопутствовала им: это была по-настоящему хорошая пятидесятиградусная "орухо" с севера. Пахла она спиртом и сивушными маслами, но вкус имела удивительно виноградный.
— Я надеюсь на вашу сдержанность, — сказал он, возвращая бутылку. — Как я и сказал, все упирается в вопрос доверия. Я вам доверяю, а вы мне?
— Я вам доверяю, — ответил Михаэль.
"Слова, слова… Ты меня уважаешь?"