Точно так же, когда Грегори Эббот начинает сеанс супружеской терапии словами: "У меня депрессия", — первый же вопрос терапевта выражает не согласие ("У вас депрессия?"), а вызов ("Это Пат вас подавляет?"). Простые вопросы, подобные этому, ставят под сомнение способ восприятия человеком реальности. Они вносят неуверенность.
Терапия начинается с единодушной убежденности членов семьи и терапевта в том, что что-то неладно. Семья обратилась за терапевтической помощью потому, что ее способ существования оказался непригодным, и она намерена искать альтернативы. Однако, поскольку члены семьи прикованы к привычным истинам, они всегда сопротивляются альтернативам, даже когда ищут их. Терапевт, занимающий в иерархии данной системы положение специалиста, может одним простым высказыванием — например, "я вижу в семье другие факторы, которые противоречат вашему мнению, будто вы и есть пациент", — представить в новом свете разделяемые семьей переживания идентифицированного пациента. Семья и сам идентифицированный пациент, вероятно, отреагируют на это, повторив свое представление о реальности: "Он — пациент".
В некоторых семьях в качестве носителя симптома, несомненно, выступает кто-то один — например, в психосоматических семьях или семьях, один из членов которых страдает психозом. В таких случаях терапевт может опереться на свой авторитет специалиста и заявить: его опыт работы с подобными семьями свидетельствует, что в поддержании проблемы, а часто и в ее зарождении всегда участвует семья. Он может добавить: "Я знаю, что вы пока еще не можете этого видеть, но послушайте меня хотя бы некоторое время и поверьте мне на слово". Он может предложить: "Переговорите между собой о том, как семья поддерживает проблему Джейни или какой вклад она в нее вносит, потому что вы знаете друг о друге больше, чем я". Или же он может представить ситуацию в виде детективной истории: "У вас есть нить. Я стану слушать, как вы будете ее распутывать".
Иногда терапевт бросает вызов, распространяя проблему на других: "Проблема заключается в ваших взаимоотношениях". Родителя, который привел неуправляемого ребенка, озадачивают новой, неожиданной переформулировкой: "У вас и вашей дочери проблемы с управлением". Идентифицированный пациент может быть представлен как семейный целитель (поскольку сосредоточенность семьи на нем идет на пользу его братьям и сестрам) или же как человек, дающий возможность обходить проблемы в отношениях между другими членами семьи. Терапевт может прибегнуть к парадоксу и спутать реальность семьи, предположив, что симптом следует поддерживать, потому что он способствует здоровью семьи в целом.
Все эти способы преподнесения проблемы блокируют привычную реакцию на идентифицированного пациента как на автономное целое. Терапевт ставит под сомнение семейное представление об идентифицированном пациенте как об одержимом. Однако, поскольку семья обратилась за терапевтической помощью именно потому, что не может ничего поделать с идентифицированным пациентом, терапевт всего лишь открыто высказывает то, что членам семьи уже известно.
Вызов линейному управлению
Терапевт ставит под сомнение представление о том, будто один член семьи может управлять всей семейной системой. Каждый человек — в той или иной степени контекст для другого. В случае с вобужденным депрессивным пациентом — мистером Смитом — Минухин, сказав: "Не будьте в этом так уверены", — задал вопрос: "Если бы ваши проблемы были вызваны кем-то вне вас, кем-то из членов семьи, из- за кого, по-вашему мнению, вы могли бы впасть в такую депрессию?" И снова терапевт не добавляет никаких новых данных. Он по-новому расставляет акценты в существующей реальности.
На вопрос: "Кто связан с вами такими взаимоотношениями, что они поддерживают ваши симптомы?" — обычно следует примерно такой ответ: "Моя болезнь — это моя болезнь". Человек может обвинять членов своей семьи в тысяче и одном грехе, но ее влияния на свой симптом он никогда не признает. "Моя депрессия — это моя депрессия" — это, в сущности, утверждение целостности собственного "я". Больше того, только данный индивид способен рассказать о том, что он чувствует и переживает. Если допустить общую собственность на депрессию, это будет выглядеть как отказ от своего "я". Поэтому терапевт старается добиться признания общности контекста, а не общности собственности.