В семье Ибсенов, состоящей из отца, матери и двадцатишестилетнего сына с серьезной симптоматологией навязчивого характера, сын тратит по два-три часа на ритуальные действия, прежде чем отрежет себе кусок хлеба. Поэтому каждый вечер мать нарезает ему хлеб на следующий день. Терапевт задает семье вопрос, кто сочиняет музыку, под которую все они танцуют. После некоторого колебания молодой человек говорит: "Думаю, что я". Терапевт предлагает ему пересесть; сын должен сидеть не между родителями, а напротив них, чтобы видеть, как они танцуют под его музыку. Позже терапевт спрашивает, заметил ли сын, что у его матери навязчивая идея — каждый вечер нарезать для него хлеб. Не может ли быть, предполагает терапевт, что это сын танцует под ее музыку? Такая последовательная серия атак на дискретность его "я" вносит хаос в прочно укоренившееся в семье представление о праве собственности на проблему. Как только они свыкнутся с мыслью о том, что родители танцуют под музыку сына, а сын — под музыку матери, терапевт может решить еще сильнее сбить их с толку, показав, как танец матери и сына оберегает отца, позволяя ему оставаться в стороне.
Существует общий прием для подкрепления мысли о взаимовлиянии: терапевт описывает поведение одного из членов семьи и возлагает ответственность за это поведение на другого. Он может сказать подростку: "Ты ведешь себя, как четырехлетний ребенок", а затем обратиться к родителям и спросить: "Как вы ухитряетесь не давать ему вырасти?" Или же он может сказать: "Ваша жена, по-видимому, контролирует все решения в этой семье. Как вы ухитрились свалить на нее всю эту работу?" Применяя такой прием, терапевт, по сути дела, берет под покровительство того, на кого по видимости нападает. Член семьи, чье поведение описывается как дисфункциональное, не возражает против такого описания, потому что ответственность возлагается на кого-то другого.
Тот же прием может быть применен и при констатации улучшения. "Вот теперь ты действуешь так, как положено в твоем возрасте", — может сказать терапевт ребенку, а затем пожать руки родителям со словами: "Вы явно сделали что-то такое, что позволило Джону подрасти. Не можете ли вы рассказать об этом? Вы знаете, что вы сделали?" Побуждая семью признать перемены в одном из ее членов своей заслугой, терапевт побуждает систему в целом согласиться с мыслью о взаимовлиянии всех ее частей.
Терапевт, работающий с индивидом, говорит пациенту: "Изменитесь. Работайте над собой, чтобы расти. Взгляните внутрь себя и измените то, что вы там обнаружите". Семейный же терапевт выдвигает парадоксальное, на первый взгляд, требование: "Помогите измениться другому". Но поскольку изменение одного человека требует изменения его контекста, действительный смысл его слов таков: "Помогите измениться другому, изменив свои отношения с ним". В результате концептуализации, утверждающей нераздельность контекста и поведения, притупляется мысль о виновности, сопровождающая представление о причинности. Как возложение ответственности, так и вытекающее из него возложение вины отступают на задний план более сложной картины.
Вызов причинно-следственной связи событий
Терапевт ставит под сомнение эпистемологию семьи, вводя представление о более длительном промежутке времени и оформляя индивидуальное поведение как часть более обширного целого. Такое вмешательство редко достигает своей цели — изменения эпистемологии семьи, однако у членов семьи может на мгновение промелькнуть мысль о том, что каждый из них — функциональная и более или менее дифференцированная часть целого.
Индивид может на время изменить свое поведение в семье, не оказывая влияния на организм как целое. Например, во время сеанса-обеда с семьей, где есть страдающий анорексией ребенок, родители могут попеременно то требовать, чтобы он поел, то выступать в его защиту. Однако в результате создается равновесие, в силу которого ребенок остается третьей стороной и по-прежнему не ест.
В семье Келлерманов муж в начале сеанса держится отстраненно и неподатливо, в то время как жена требует большей эмоциональной близости. Когда муж по настоянию терапевта предлагает ей близость, она пугается его прикосновений, сохраняя прежнюю дистанцию. Индивидуальное поведение меняется, однако система остается той же самой.